Читать книгу "Хивинские походы русской армии - Михаил Терентьев"

Вины тут со стороны туркмен пока никакой не видно. Но раз что они собираются на Исмамут-ата, неизвестно с какою целью, Головачев счел себя вправе начать свою экзекуцию… Утром 9-го числа он выступил с ночлега под Хазаватом и к 8 часам утра пришел в Бузгумен, где бежавшие от туркмен рабы-персияне подтвердили, что иомуды уходят к Исмамут-ата. Тотчас Головачев пустил Блока с пятью сотнями вдогонку, отделив команды для выжигания попутных поселений. Первым загорелось покинутое жителями громадное селение Бузгумен, занимающее несколько верст в длину и ширину. Скайлер уверяет, будто Головачев сказал Блоку: «Действуйте в черкесском духе».

В своей книге Скайлер говорит, будто Головачев перед началом действий собрал всех казачьих офицеров, объявил им о полученном от Кауфмана приказании не щадить ни пола, ни возраста, а кавказским офицерам пояснил это так: «Надеюсь, что вы исполните приказание на черкесский манер, без рассуждений, не разбирая ни пола, ни возраста… Убивайте всех». Старый кавказский полковник сказал на это: «Конечно, исполним в точности ваше приказание». Кавказским дивизионом, т. е. двумя сотнями, командовал тогда полковник Квинитадзе; значит, дело идет о том. Маев называет это неудачною выдумкой наших недоброжелателей. Но сами действия Блока именно доказывают, что ему приказано было совершить нечто ужасное… Нельзя же допустить, чтобы он проделал все гнусности «на черкесский манер» по собственному побуждению! Сотнями у него командовали, например, князь Евгений Максимилианович Лейхтенбергский, барон Криднер, фон Грюнвальд. Разве это черкесы? Они, в сущности, даже и не казаки, а двое последних просто прицепились к казачеству, благодаря протекции, ради быстрейшего производства…

На дворах покинутых домов сложены были скирды необмолоченного еще хлеба, их и поджигали первыми. Загорелись селения Янги-яб и Бедеркет, растянувшиеся вдоль арыков того же имени… Вскоре из авангардной сотни барона Криднера дано знать, что влево от дороги видна масса арб и скота, направляющаяся к пескам. Блок тотчас полетел с остальными сотнями к авангарду. Туркмены шли к озеру, соединенному протоком с озером Зайкеш, на котором отряд ночевал еще 7-го числа. Озера эти — в сущности разливы Хазаватского канала — имеют быстрое течение, и хотя последнее, о котором идет речь, не очень широко, всего в несколько десятков сажень, но местами очень глубоко. Туркмены хотели обойти озеро по берегу и затем выйти к сел. Алманчи, за которым уже битая дорога к Исмамут-ата, но, заметив догоняющую их кавалерию, бросили скот, выпрягли лошадей из арб и ускакали. На арбах с пожитками остались, конечно, женщины, дети и дряхлые старцы, под покровительством нескольких бедняков, которым не хватило лошадей… Бросая все имущество и свои семьи на произвол судьбы, туркмены, конечно, не могли и думать, что русские, объявившие уже аман в прокламациях, посягнут на беззащитных женщин и детей. Не знали они, что за ними скачут слепые исполнители грозной воли — «черкесы» Блок, Криднер, фон Грюнвальд и прочие.

Приведем теперь слова «Материалов»: «Проносясь мимо этого каравана и не щадя никого, казаки особенно поражали вооруженных людей, следовавших пешком около арб». Некоторые из провожатых, моля о пощаде, внезапно выхватывали скрытые под халатами кинжалы и шашки, но и таким способом успели убить только одного казака…

Доскакав до озера, где уже столпились туркменские семьи, ехавшие на передних арбах… но лучше приведем опять слова материалов: «Здесь казакам представилась страшная картина: глубокий и быстрый проток был буквально запружен туркменами: молодыми, стариками, женщинами, детьми; все бросилось в озеро от преследовавших их казаков, тщетно усиливаясь достигнуть противоположного берега. Туркменов погибло здесь до 2 тысяч человек разного пола и возраста; часть утонула в самом озере, часть в окружающих его болотах…» Хотя картина и была страшная, но бесстрашный Блок подбавил еще страху, приказав пустить несколько ракет… Материалы уверяют, что ракеты были пущены на тот берег, откуда будто бы ускакавшие иомуды и ранее переплывшие через озеро открыли по казакам огонь. Но мы знаем уже, что материалы напечатаны через 8 лет, после обличений Скайлера, видели уже, как материалы стараются сгладить ненужную жестокость Кауфмана, выпуская слова: «полному… истреблению… и семей их…» Значит, особенного доверия в этом случае мы питать к материалам не можем. Но пусть так: ракеты назначены не для сугубого истребления тонущих, — но кто же поручится, что они летели по назначению? Ракета наводит страх и ужас своим огненным хвостом и ревом; набивка ее, от возки в походе, на людях ракетной команды, получает трещины… Ракеты поэтому часто рвутся перед самым носом спускающего, рвут свои же станки и ранят своих же; так что, если они рвутся, хотя и не долетев до цели, но лишь бы впереди станка и не задевая своих же, то это уже слава Богу!

Затем еще: ведь за озером было болото и там утонули, по словам материалов, те, кто успел переплыть озеро… Кто же оттуда стрелял по казакам?

Выпустив 9 ракет и полюбовавшись на коротком привале у озера «страшною картиной», Блок повернул назад собирать брошенный скот. Во время привала офицеры и казаки обходили раненых туркмен, подавали им воду, благо ее тут вдоволь, перевязывали раны, ими же нанесенные… и затем оставили их выздоравливать на солнышке… На возвратном пути, хотя и встречали еще уцелевших баб и детей, сидевших возле арб, но уже их не трогали… Такое милосердие едва ли отвечало приказанию истреблять семьи, и Кауфман вряд ли похвалил бы за это!

В предписании от 10 июля, о котором мы уже говорили, Кауфман похвалил за это дело Головачева. Вот начало этого предписания: «Находя действия вашего превосходительства благоразумными и энергичными, я полагаю, однако, что хлеб, сложенный в скирдах, и запасы вообще можно бы не предавать пламени, а сохранять, так как запасы можно, по окончании наказания иомудов, обратить, хотя частью, в деньги, которые нам было бы все-таки желательно выручить…» Пересолил, значит, Головачев и не все сделал благоразумно. Однако пока дошло до него это предписание, он успел сжечь еще 13 селений: Ишмая-Таван, Ефрем, Алманчу, Бадаран, Карпешлы, Ак-теке, Пулла-салтан, Чанглы-яб, Б. Кара-кулак, М. Кара-кулак, Дирекли и Биш-кир. Всех с прежними 16. Скота захвачено: овец 1925, рогатого 914, телят 355, верблюдов 18, лошадей 3, ослов 12. Сведав о таком погроме, туркмены уже не останавливались в Исмамут-ата, а прошли к Измыхширу, куда за ними 11-го числа пришел и Головачев, но туркмены ушли уже в Ильялы. 13-го туда пошел и Головачев; на ночлег стал, не доходя 3-х верст до Ильялы, возле сел. Чан-дыр. Здесь он получил от туркмен письмо, в котором они весьма основательно говорили: «Мы намерены были уплатить деньги, продав наши пашни и скотину. Если бы вы оценили вытоптанный вами наш хлеб и захваченную скотину и дали месяц сроку, то остальные деньги мы представили бы; если нет, то у нас не достанет силы оказать вам эти услуги».

Головачев отослал это письмо к Кауфману, как адресованное на его имя, а сам ответил требованием представить ему через 3 дня 100 тысяч рублей, а если завтра, т. е. 14-го числа, к нему не явятся старшины с докладом о начавшемся сборе денег, то он поступит с народом, как с ослушниками воли Кауфмана.

В этот же день, около 3-х часов пополудни, туркмены напали на отряд. Высланные для встречи 4 роты с двумя картечницами отбили нападение с фронта, а что касается обходных масс туркмен, то их приняли на себя боковые фасы лагеря каре. За отступавшим неприятелем послана была кавалерия, преследовавшая его до Ильялы, т. е. около 3 1/2 верст. К 7 часам вечера отряд вернулся в лагерь. В этом деле был убит храбрый прапорщик Каменецкий, объезжавший казачьи пикеты в качестве дежурного по кавалерии и бросившийся с уходившим от туркменов пикетом в атаку. С ним убиты были 4 казака, а пятый тяжело ранен. Тело Каменецкого было совершенно искрошено. Это тот самый, что захватил первый хивинский каюк на Аму-Дарье.