Читать книгу "Предел обороны - Игорь Огай"

Самолет накренился в очередном развороте, выпрямился… И тут же по салону разнесся резкий сигнал. Семеныч торопливо затянул на Федоре последний ремень, прицепил фал его парашюта к тросу под потолком. Коротко скомандовал: «Встали!» И потянул на себя дверь.

Черт…

Черт!

Когда-то Павлу казалось, что в жизни не забудет он этого вида через открытый в никуда проем! Оказалось — забыл. И этот шум ветра за бортом… И край стабилизатора снаружи… Снаружи!

Так. Что там дальше-то? Левая на порог, правая полусогнутая… Руки — на запаске и кольце.

Стоп! Да стоп же!..

Сделав шаг назад и едва не уронив Федора мешком за плечами, Павел яростно полез за пазуху.

— Куда! — заорал Семеныч. — На боевом уже!..

— Сейчас, сейчас… — бормотал тот.

«Гюрзу» вполне можно оставить в кобуре — не той убойной силы эта штука, чтобы надеяться на нее после высадки. А вот лучемет…

К черту конспирацию. Павел умудрился достать оружие: заряд, переключатель на луч — все в порядке. И еще наконец стало понятно, зачем нужна эта тесемка, что вытягивается из рукоятки…

Укрепив лучемет на запястье, он снова шагнул к порогу. В глазах Семеныча больше не было раздражения на трусоватого перворазника. Все вокруг происходило слишком всерьез, чтобы усомниться в назначении «детской игрушки» такого несерьезного пластмассового вида.

— Мужики! — выдавил авиатор. — Вы кто?..

Новый сигнал настиг словно выстрел, оборвав его на полуслове.

— Не дай бог тебе это узнать! — качнул головой Павел.

И сделал шаг.

Воздух ударил стеной — упругая, вязкая, как кисель, среда. Отсчет времени — будто строчки телетайпа в мозгу: «Пятьсот-один-пятьсот-два-пятьсот-три-КОЛЬЦО!» И правая рука заученным (заученным? За два-то прыжка десятилетней давности?) движением идет от плеча до колена.

А дальше?.. Вторая половина словесной формулы вылетает из головы, потому что воздух уже не упирается стеной. Он становится обычным ветром, и до мозга наконец доходит, что вместе с остальным организмом он просто падает… Целых две долгие секунды, наполненные нецензурной бранью.

Рывок оказался силен, как и положено. Настолько, чтобы не появилось даже тени сомнений — купол раскрылся.

Раскачка и вращение вправо… Ничего, сейчас успокоится. Ведь должно успокоиться? Пока с непривычки тошнотворный комок не подкатил слишком близко к горлу…

Руки будто сами собой шарят над головой, находят пару свободных строп. Левую размашисто вниз, до пояса. И вращение действительно останавливается. Вот теперь наконец можно осмотреться…

Кратер даже отсюда был огромен. Впрочем, велика ли высота? Внешних склонов Павел не видел, только покатые внутренние стены вала и «шишечку» странного холма посередине… И ни одной живой души: каким-то невероятным, немыслимым образом они все-таки успели первыми.

Проклятие, как низко! Пятьдесят метров? Двадцать? Меньше!..

Времени на эту мысль хватило уже перед самым касанием, а потом силы воли осталось лишь на то, чтобы твердить заветное: «Колени, пятки, носки…» Как заклинание, лишь бы отвлечься от летящей навстречу земли…

Авиаторы оказались мастерами своего дела. Учли все: ветер, высоту, полное отсутствие опыта у перворазников… Приземление состоялось точно в середину кратера — на маковку центрального холма. Хорошо, что снег — мягче. Плохо, что камни — снег может не спасти.

Удар, вышибающий дух…

Лязг зубами, резкая боль в правой стопе…

Непроизвольный перекат вперед и влево…

А купол уже падает по ветру, и надо встать и бежать ему вслед — если стропы не натянуты, парашют погаснет сам…

Отчаянно стараясь не хромать, Павел приблизился к поникшему полотну. Хорошо. Теперь ремни. То, что в воздухе было необходимо, на земле стало препятствием: тугое железо пряжек, впитывающее тепло рук быстрее льда, поддавалось с трудом. Бедные десантники, если им так же приходится отстегивать парашют на поле боя…

Сергеев! Где Сергеев?

Эта мысль обожгла словно ведро кипятка, и при минус двадцати мгновенно стало жарко.

— Па-аберегись!

Павел наконец догадался поднять голову. Опер, должно быть, замешкался при выходе из самолета и приземлялся на полминуты позже, чем положено.

— Ноги!.. — крикнул Павел, отпрыгивая в сторону. — Ноги вместе!

Последние слова заглушил крепкий сергеевский мат. Обширная тень парашюта промелькнула над Павлом, и тому осталось лишь надеяться, что Федор услышал. Он повернулся и побежал вниз по холму вдогонку. Стопа болела терпимо — растяжение средней тяжести. Спасибо, что не перелом.

Вскочить после удара Сергеев не сумел. Или просто не догадался. Несильный порыв ветра надул купол и потащил его дальше по склону. В три прыжка Павел догнал парашют, вцепился в первую попавшуюся пару строп… Споткнулся, упал рядом с опером, проехался по камням метров пять. Но дело свое сделал — перетянутый с одной стороны купол вывернулся наизнанку и выпустил ветер из своих объятий.

— Федя, — осторожно позвал Павел, — Федь, живой?

Сергеев неподвижно лежал лицом вниз, но, кажется, дышал.

— Федя!..

Павел поднялся на колени, с натугой перевернул тело… И едва удержался, чтобы не врезать в блаженную физиономию.

— Семеныч, сука… — выговорил тот, осклабясь во все тридцать два зуба. — Встречу — морду набью. Пинком меня, представляешь?..

Павел сел в снег. И не сдержался — захохотал во все горло, заглушая гул самолета. Палыч заложил пониже вираж — убедиться, что перворазники целы. Интересно, решился бы он в случае чего посадить машину?

Сергеев вскочил, погрозил в небо кулаком. В ответ «Антонов» качнул крыльями и, выровнявшись, почти сразу скрылся за внешним валом кратера.

— Отлично, — произнес Федор, глядя ему вслед. — Просто отлично. А теперь представь, какими мы окажемся идиотами, если гипербореи поехали не сюда.

Павел воззрился на него снизу вверх. Этот вариант ему даже в голову не приходил, но, если уж честно, был возможен. С чего он решил, что меченосцы отправились в тайгу, а не улетели, например, в Москву? Да, погода… Но ведь до Иркутска сутки на машине. А там погода может быть совсем другой…

— Пошли наверх, — распорядился он, поднимаясь со снега. И первым зашагал к вершине.

Тайги не было видно даже отсюда — загораживал вал кратера. И все-таки она была здесь — глухая, вековая тайга, равнодушная к тревогам и заботам людей. Она давила непередаваемо чистым воздухом — истинной морозной свежестью. Она звучала оглушительной — до звона в ушах — тишиной.

Федор кашлянул, вслушался в слабое эхо, прокатившееся над камнями. Тщательно отряхнул снег со всех доступных частей тела и безуспешно попробовал застегнуть плотнее куртку.