Читать книгу "Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго"

Последние две недели, хлопоча с утра до ночи, она старалась держать себя в руках, что давалось ей с большим трудом. Каждое обращенное к ней слово усиливало ее мучения, хотя что именно ее терзало, осознать она не могла. В горле стоял ком, и, лишь запершись в комнате и поплакав, ей удавалось избавиться от сдавившего грудь неназванного горя. Домашние замечали ее красные глаза и рассеянность, но лишь Элена осмелилась поинтересоваться, что ее волнует.

— Вы неважно себя чувствуете? — спросила Элена, увидев, как Леонора в четвертый раз пересчитывает салфетки для званых обедов.

— Устала немного.

— Последние несколько дней выдались беспокойными. Почему бы вам не прилечь ненадолго? Мы с Бомбон закончим со скатертями.

— Да, так будет лучше.

Элена и Бомбон проводили ее встревоженными взглядами. Неудивительно — она редко соблюдала сиесту и никогда не отдыхала до обеда. Леонора задергивала шторы, когда в комнате появилась Кириака, несомненно присланная Эленой. Горничная помогла ей распустить шнуровку на платье и снять обувь, потом накрыла легким покрывалом. Стоило женщине остаться одной, как слезы снова хлынули из глаз. Леонора не вытирала их, и соленые струйки стекали по вискам. Она задремала, но пробудилась, прикусив во сне язык.

Леонора не могла объяснить причин своей печали. Естественно, ничего удивительного в том, что в шестьдесят шесть она выглядела старой, не было. Леонора прекрасно осознавала, что ее внешность изменилась давно: прежняя одежда уже не сидела так хорошо, как раньше, волосы поседели, поредели и стали непослушными. Она перешила платья в соответствии с размером и возрастом.

— Во всем виновата суматоха вокруг Понсе де Леона, — сделал вывод Эухенио. — Эксгумация — жуткая затея!

Лекции, мессы и званые ужины со знатными господами и посиделки за чашечкой кофе с их женами Леонора вынесла, но все это время ее не покидало чувство, будто она играет отведенную ей роль, когда по-настоящему хочется лишь одного — забраться с головой под одеяло.

Наутро после праздничных мероприятий Леонора, сославшись на сильную усталость, осталась в постели. Она уединилась в спальне с зашторенными окнами, отказалась от еды, только выпила отвар из мяты и манзанильи, который подала ей тетушка Кириака.

— Хочешь, я позову доктора? — спросил Эухенио на следующий день.

— Нет, дорогой. Я просто очень устала. Со мной все будет хорошо.

— Тогда постарайся что-нибудь съесть. Откуда появятся силы, если ты ничего не ешь?

— Постараюсь, — произнесла она и закрыла глаза.

Эухенио направился в комнату Элены:

— Что нам делать с Леонорой? Я никогда раньше ее такой не видел. И от врача она отказывается.

— Прошел только один день. Может, она и впрямь обессилела. Вот отдохнет как следует и через несколько дней снова встанет на ноги.

— Она беспокоит меня.

— Давайте дадим ей время расслабиться, не будем давить на нее и посмотрим, не проявятся ли признаки болезни. Возможно, через день-два к нам вернется прежняя Леонора.

Через три дня вызвали доктора. Леонора приняла его, позволила проверить пульс и послушать сердце, но, выйдя от нее, врач не смог сообщить Эухенио, Элене, Мигелю и Кириаке ничего нового, кроме того, что они и так уже знали:

— Пульс слабый, но в пределах нормы. Пусть отдыхает сколько захочет, только почаще давайте пить.

Тетушка Кириака готовила голубиные бульоны и чередовала их с отварами на меду. Эухенио, Элена и Мигель заходили к Леоноре, но только на несколько минут: она, казалось, была рада им, но вскоре закрывала глаза и засыпала.

Через десять дней после своего добровольного заточения Леонора поднялась с кровати, оделась и, по обыкновению, села за стол вместе со всеми, только вот ела неохотно — просто ковырялась в тарелке.

— Как хорошо, что ты опять с нами, милая, — сказал Эухенио, целуя ее руку.

Я просто устала, вот и все.

Она похудела. Полные щеки ввалились, лицо осунулось, испещрившие его глубокие морщины стали заметнее, а обвисшая кожа на шее колыхалась при каждом движении. Эухенио, Элена и Мигель старались не обращать внимания на то, как Леонора вяло жует хлеб и прихлебывает херес. Беседа за столом не клеилась, так как все опасались расстроить Леонору. Она этого не замечала, крошила хлеб и попросила Мигеля налить еще хереса, от которого на ее щеках, по крайней мере, появился румянец.

Бомбон доложила о доне Симоне. Он был так возбужден, что казалось, сейчас примется прыгать и хлопать в ладоши.

— Приятного аппетита! — сказал он вместо приветствия.

— Тетушка Кириака, поставьте еще один прибор, пожалуйста, — попросила Элена, поняв, что Леонора распоряжаться не собирается.

Симон покраснел и поклонился:

— Очень любезно с вашей стороны, сеньорита Элена, но спасибо. Я уже поел. — Он повернулся к своему любимцу. — Дорогой Мигель, у меня потрясающие новости! Самый прославленный из живущих ныне испанских художников, маэстро Педро Кампос де Лаура, согласился взять тебя в ученики.

Учитель с трудом сдерживал радость, а Мигель, Леонора, Элена и даже тетушка Кириака, убиравшая тарелку с мясом, рты раскрыли от изумления.

— Боже мой! Вот так сюрприз! Ну и удивили вы нас, дон Симон! — первой опомнилась Леонора.

— Здесь нет ничего необычного, дорогая. Мы с доном Симоном уже не первую неделю занимались этим вопросом, — вступил Эухенио, пряча глаза.

— Я ничего об этом не знал, — запинаясь, отозвался Мигель.

— Мы с доном Эухенио ничего не хотели говорить на тот случай, если маэстро Кампос де Лаура откажет, — объяснил дон Симон с довольной улыбкой. Он был так поглощен своей радостью, что не заметил, как Леонора застыла и напряглась. — Он не дает уроки, Мигель. Это большая честь и уважение к твоему таланту.

— Определить тебя в ученики к художнику с заслугами, маэстро Кампосу де Лауре, было задачей не из легких, — торжественно объявил Эухенио. — Дон Симон был знаком с ним в Мадриде, а губернатор кое-чем мне обязан поэтому я попросил его встретиться с маэстро и замолвить за тебя словечко во время очередной поездки на материк.

Мигель переводил взгляд с Эухенио на Симона, Элену и Леонору:

— Не знаю, что и сказать. Это так неожиданно.

— Мы всегда стараемся дать тебе самое лучшее, — подытожил Эухенио.

— Да, сеньор, понимаю. Но все же…

— Так мило, что ты уже обо всем позаботился, дорогой, — перебила его Леонора.

Все, кроме дона Симона, услышали сарказм в ее голосе.

— Более того, Мигель, — продолжал учитель, — твой добрый друг Андрес тоже отправится в Мадрид. Его приняли на юридический факультет.

Леонора вытащила из складок юбки веер и принялась обмахиваться: