Читать книгу "Красный терминатор. Дорога как судьба - Александр Логачев"

Продышавшийся и слегка очухавшийся пахан приподнял голову. Открыл глаза. И тут же боль, разорвавшаяся гранатой в мозгу, заставила веки захлопнуться.

Князь сплюнул. Горькая тягучая слюна прилипла к подбородку — и этот пустяк удесятерил ощущение униженности, доведя его до невыносимости. До отчаянной злости.

Злость впрыснула в него силы. Князь встал на колени. Еще раз попробовал открыть глаза. Приоткрыл и успел кое-что увидеть до нового всплеска боли в глазах. Увидеть сквозь пелену слез и радужные разводы: синь неба, темную поверхность крыши, границу их соприкосновения.

Взрыв прогремел где-то близко, хотя и не рядом. Князь снова вскинул голову, широко распахнул глаза и хоть на миг, но отчетливо увидел солдата на самом краю крыши.

«Взрыв на несколько мгновений закладывает уши. И эти мгновения сейчас минут. Они — последний шанс».

Князь не колебался. Он побежал. Он распахивал-запахивал глаза и, несмотря на заливавшие их слезы и вонзавшуюся в них боль, видел это темное пятно на синем фоне, в которое с разбега и со всей силы необходимо ударить обеими ногами…

Товарищ Назаров отодвинулся на всякий случай от края крыши. Граната разорвалась. Федор встал, сделал шаг вперед. Можно, конечно, и не смотреть вниз, а сразу припустить к замеченной пожарной лестнице, так как его миссия на крыше закончена, а на земле нужно в любом случае оказаться побыстрее, но любопытство пересилило. Он замер на краю.

Он услышал за спиной грохот ног. Не раздумывая и не оглядываясь, прыгнул в сторону. Упал, сделал перекат, оказался на спине и вскинул руку с пистолетом. Но стрелять не пришлось.

Авторитетный уголовник Князь уже летел вниз, навстречу московской земле. Пахан даже не успел удивиться тому, что ноги его нашли лишь пустоту. Хотя вот оно только что было, зелено-черное пятно перед глазами, и — нет ничего, пятно исчезло. Вместе с ним исчезла опора, и его с умопомрачительной стремительностью повлекло вниз. Напоследок прощающееся с бытием сознание Князя выдало, словно в издевку, услышанные им, когда он лежал на крыше, слова солдата: «Ну, не грусти, скоро свидимся…»

Товарищ Назаров недолго горевал по улетевшему Князю, некогда было. Его ждали неотложные дела внизу.

Пробежка до пожарной лестницы. Рискованно лихой спуск по ней. Марш-бросок до угла. Поворот за угол. Перед глазами — рельсовая паутина, вереница ворот, одни открыты.

Назаров отказался от бега в пользу быстрого шага. Слишком торопиться большого смысла не было. Грузовик, так и не успевший полностью заехать на пожарный проезд — задние колеса остались внутри колеи — уже никуда не ехал. На его капоте блестело крошево из стекла. Под распахнутой водительской дверью сидел человек. Обхватив голову руками, он раскачивался из стороны в сторону, на коленях у него грязно-белой камбалой с огромным стеклянным глазом лежала противогазная маска, от нее тянулся шланг к коробке на земле. Рядом, привалившись спиной к переднему колесу, сидел живой Сосницкий, отирая свободной от пистолета рукой пот и кровь с лица.

«Молодец, Дмитрий, ползком или перебежками добрался-таки раньше меня до подбитого драндулета и взял негодяя. Контра, конечно, контужена и не сопротивлялась, в чем ей, контре, наверное, повезло. Иначе Дмитрий, не очень переживая, подарил бы ему весь запас свинца. Вот и все, дело сделано, теперь надо поскорее Дмитрия доставить в лазарет» — так думал товарищ Назаров, подходя к грузовику.

— Так, так, значит, на фронте газом германец баловался, а в тылу товарищ Чуланин, — сказал товарищ Назаров, подойдя к грузовику.

Он наклонился к Сосницкому:

— Ну, как ты?..

Вот и все, что успел произнести Назаров, прежде чем в шею ему уперлось пистолетное дуло.

— Федя, — голос Сосницкого был тих и печален, — отдай мне пистолет. Быстро, Федя, или я стреляю. Очень быстро.

Не сегодня Назаров научился понимать, насколько серьезен тот или иной человек в своих угрозах. И когда можно потянуть время, повалять дурку, а когда — следует подчиняться.

— Эх, Дима, Дима… — Федор бросил под ноги Сосницкому свой маузер.

— Сделай три шага назад, садись и руки за голову.

Товарищ Назаров выполнил и это приказание. Хорошо видимый с повой позиции товарищ Чуланин стал, похоже, приходить в себя — по крайней мере, перестал раскачиваться, как болванчик.

— Руки-то опустить можно? Устал я что-то, Дима.

— Извини, Федя, нельзя. Я тебя знаю.

Не только по голосу, нисходившему к концу фразы до шепота, но и по бледности кожи, дрожанию рук, тусклому взгляду впавших глаз, крови, которой он отметил весь свой путь, Назаров понял, что бывший учитель гимнастики держится из последних сил.

— Дима, ты за кого воюешь? За большевиков или за коммунистов?

— Все шутишь. Я возвращаю долги…

— Ему? — кивнул Назаров в сторону Чуланина.

— Ему, Федя. Я обязан… У каждого свой командир… — Сосницкий делал частые паузы, набираясь сил. — Извини…

— А я тебе доверял, Дима.

— Извини… Ты стоящий мужик… Но я не могу отпустить… Я за него… теперь уж до конца… И я убью тебя, когда пойму, что… отхожу… Или раньше передам ему тебя…

Длинный монолог совсем истощил Сосницкого. И вообще было непонятно, как он до сих пор еще держится. Видимо, недюжинная воля и впрямь способна творить чудеса. И вот вопрос — очухается ли до этого господин Чуланин? И хочет ли он, Назаров, чтобы Чуланин очухался?

— Дозволь, что ли, коли все так обернулось, махорочки искурить. Может, боле не доведется.

Бывший учитель гимнастики некоторое время провел в задумчивости. Осторожность боролась в нем с человечностью.

— Ладно… валяй… одну руку оставь как есть… Все очень медленно… Я не промажу, ты знаешь…

Не пришлось Сосницкому стрелять. Назаров честно, без фокусов вытащил кисет, просто свернул самокрутку и, действительно, лишь закурил. Они молча смотрели друг на друга: Федор сквозь махорочный дымок, Дмитрий сквозь полуопущенные веки, положив ладонь с пистолетом на согнутую в колене ногу, Чуланин выпученными глазами пялился на Назарова и тоже молчал. О последнем пока не знал, не ведал бывший учитель гимнастики, не отрывавший взгляда от солдата. Федор не спешил делиться радостным открытием с бывшим боевым товарищем. Чуланин же, как увидел солдата, так и не сводил с него глаз. Глаз, в которых — показалось Назарову — как рыбья спинка в мутной воде, нет-нет да и промелькнет безумная искорка.

Фигура молчания и бездействия должна была когда-то закончиться и с чьей-то помощью.

Рука Чуланина поползла к поясу. Доползла до кобуры. Пальцы ощупали ее. Осторожно, словно боясь спугнуть удачу, пальцы расстегнули замочек кобуры. Серые глаза Чуланина буравили солдата. Ладонь легла на холодную рукоять, рука пошла вверх, вытягивая неторопливо и бережно, будто соринку из глаза, револьвер.