Читать книгу "Жизнь удалась - Андрей Рубанов"

Он с удовольствием поменял городскую одежду на местную: форменные брючата с узкими красными лампасиками заправил в огромные валенки, запахнул телогрейку; хотел поставить на карман сигареты, но Федот заявил, что трактористы сигареты не курят, и вручил початую пачку «Казбека». Капитан изучил картинку. На фоне мрачной горы абрек в бурке гонит скакуна – куда гонит? Конечно, фугас закладывать, чтоб московского мента Сережу лишить жизни. Не вышло, хохотнул про себя капитан Сережа, извини, абрек, как-нибудь в другой раз.

Тут же – когда поместил картонного абрека за пазуху – он понял, что напиваться уже не хочет. А хочет – злость сорвать.

Катались долго. Пили много. Сначала самогон, потом водку. Опять гнали через поля. Белая равнина сама ложилась под гусеницы.

– И снег, бля, и ветер, – наслаждаясь, орал Федот, – и звезд ночной полет… Тебя, мое сердце, в тревожную даль зовет, сука, на хуй…

Громогласный мат, смешиваясь с ревом дизеля, улетал далеко в стороны и вверх, но звучал не так, как в городе, не содержал ничего отвратительного и непристойного. Идеально рифмовался с белым снегом, черным лесом и синим небом. Небрезгливое пространство без усилий вбирало в себя любые звуки. Мирно подсвечивал золотой шарик – пытался убедить капитана, что все нормально.

Сорвать злость – это как сорвать стоп-кран. И страшно, и незаконно – а сделаешь, и отпустит. Капитан понял, что изнемогает. Жертва требовалась немедленно. Справа сидел Федот, слева Федор – вымещать негатив на братовьях, единственных на всем белом свете близких людях, капитан не собирался.

Он поискал и нашел.

Поле обрезала дорога – по местной традиции, высоко приподнятая над пашней. Катил грязный автомобиль. Вот моя цель, подумал капитан. Положил поверх шершавой, как дерево, ладони Федота, сжимающей рукояти, свою ладонь. Надавил. Трактор дернуло и повернуло. Догадавшись, брат нажал теперь на оба рычага, и через минуту облепленный ледяной грязью железный конь тяжело вывалился на асфальт. Встал поперек. Капитан спрыгнул, дивясь собственной ловкости.

Машина приблизилась. Водитель отчаянно сигналил. За лобовым стеклом, в бликах закатного солнца, его лицо смотрелось бледным пятном. Капитан ощутил мрачный восторг. Набью морду, решил он. Полегчает.

Он вспомнил, что остался без пистолета. Жаль, конечно, «стечкин» – все-таки подарок, притом совсем новый. Но ничего страшного. Впоследствии отберу у какого-нибудь разбойника…

– Хуй ли ты сигналишь?! – предвкушая, заорал капитан и шагнул вперед.

– Остынь, малой, – сказал Федот. – Это председатель.

– Ему же хуже.

Капитан опять шагнул и едва не поскользнулся. Последний стакан, видимо, я взял зря. Штормит. Но опять ничего страшного: в деревне, на свежем воздухе, и пьется иначе, чем в удушливо-кислом городе, легче и свободнее. Обтрезвею через полчаса, максимум – через час…

Из авто тем временем выскочил некто полный, усатый, с багровой брыластой физиономией поедателя свинины.

– Федот! – крикнул он. – Ты опять гастроль даешь, да? Тебе прошлого раза мало, да?

– А ну-ка не повышай голос, – зычно посоветовал капитан, присматриваясь. – Ага, я тебя знаю. Ты – Тришка. Ты в «а» классе учился. А я в «б» классе…

– И я тебя знаю, – переводя дух, осторожно ответил усатый. – Ты младший Свинец. Мент московский.

– Угадал! – Капитан плотоядно хохотнул, еще раз припоминая последний стакан.

Напитки мешать вообще опасно. А мешать водяру с самогоном – это высший пилотаж. Эвона как в башке гудит. Когда тот фугас рванул на чеченской обочине – и то гудело меньше.

– Говорят, – спросил Свинец, – ты теперь вроде как председатель колхоза?

– Колхоза давно нет, – воровски ухмыльнулся Тришка в желтые усы. – Вспомнил тоже… Уж десять лет, как все колхозы кончились.

– А что есть?

– Везде по-разному. У нас вот – товарищество фермерских хозяйств.

– Но ты – один хрен за главного, так?

– В общем, да.

Капитан еще раз шагнул. Лишние полстакана продолжали отравлять мозг. Морду набить, конечно, не получится. Неприлично бить морду бывшему однокашнику, пусть он и учился в параллельном классе. Да к тому же председателю содружества фермеров…

– И что, Тришка, как оно сейчас, в твоем ведомстве? Все нормально?

– Даже лучше.

– Ясно, ясно…

Свинец помедлил. Вдруг ему захотелось взять еще полстакана, а то и стакан, и вырубиться из реальности к такой-то матери, позабыть, хотя бы на несколько часов, об убитом вчера человеке, о развороченном его черепе, о лужах стремительно подсыхающей коричневой крови, о белых пальцах, вцепившихся в действительность, в попытке удержать ее при себе, удержать себя в ней – но не получилось; ушло, окончилось, осталась только смерть, и ничего больше. Что может понимать этот, усатый, в жизни и смерти?

– Короче, Тришка, – приказал капитан. – Слушай сюда. Не дай бог узнаю я, что здесь, на моей деревне, бывает бардак, беспредел или еще какое-либо гадство. Искореню мгновенно! Ты меня понял?

– Чего ж не понять, – осторожно кивнул председатель, только теперь угадав состояние московского мента, и стал осторожно дрейфовать в сторону своего автомобиля. – Понятно все. Но ничего такого у нас нет. Живем тихо, землю пашем. Не воруем, но и не голодаем. Федот, слышишь? Давай убирай технику с дороги! И брательника своего успокой!

Капитана круто качнуло. С поля тут пришел заряд сухого снега, твердого, словно наждак. В лицо, в голую шею и грудь кидануло льдом и холодом. Самое время взять еще полстакана.

– Стоять, – приказал капитан, ежась. – Стоять, бля, на хуй. Не все ты понял. Не дай бог узнаю про малейшее непотребство, про безобразие, про неправильные движения или ходы мимо закона – приеду мгновенно. В любой момент. И – пресеку. Страшно. Кого не перестреляю – тех закрою. Навечно. И порядок установлю. Любого изуродую и сгною. Искореню со страшной силой. Учел?

– Учел, – мрачно, но относительно миролюбиво ответил председатель Тришка, плотнее запахивая телогрейку (под ней светилась белая, как положено председателю, рубаха, а также слегка засаленный галстук неопределенно-номенклатурного колера). – Учел.

Он поспешно открыл дверь вездеходки. Пронзительно взвыл стартер, заревел мотор, и бывший глава бывшего колхоза ретировался с места диалога, оставив капитана один на один с серым небом, с ледяным ветром, с собственным затуманенным разумом. Хорошо, что сзади надежно прикрывали тыл два брата и грубая гусеничная машина.

Убью любого, пообещал себе капитан. Убью любого, кто мешает жить моим братьям. Любого и всякого. Кто бы ни был – бандит, барыга, людоед, политикан, хитрожопый начальничек, шлюха в соболях, – любого и всякого.

Тут запахло луком, сапогами и соляром – это приблизились, справа и слева, братовья, подхватывая шатающееся милицейское тело под руки и увлекая прочь.