Читать книгу "Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 2 - Макс Фрай"

Стефан крайне редко бывает растерян, но сейчас, пожалуй, все-таки да.

Тьма, любезно обступившая Стефана за два с лишним часа до заката, удивленно переспрашивает:

– А разве херню? По-моему, просто слегка заигрался. У-у-у, ты бы видел, в каком он был настроении! Я опасался, будет хуже в сто раз.

– Опасался? Даже ты опасался?! И его не остановил?

– Ну так свобода воли же, – укоризненно говорит обступившая Стефана тьма, то есть Нёхиси, которому в последнее время нравится выглядеть непроницаемой тьмой. – Пока человек орет и ругается, как невменяемый, я вполне готов ее игнорировать: это уже свобода боли какая-то получается, воля тут ни при чем. Но только я отрастил подходящее достаточно длинное щупальце, чтобы его поймать и поставить на место, как он спохватился и очень вежливо попросил ему не мешать.

* * *

Повилас заходит в бар «Павильонас». То есть Повилас совершенно уверен, что заходит в бар «Павильонас», стеклянный павильон в маленьком сквере на улице Пилимо, бывший гадюшник, наскоро переоборудованный в модный бар. Никогда раньше здесь не был, «Павильонас» ему не нравится, Повилас любит олдскульные полутемные бары с деревянными столами и потертыми табуретами, такие, как в старом кино, однако когда предстоит разговор, который больше нужен тебе, чем второй стороне, место встречи особо не выбирают, куда сказали, туда и придешь; в общем, неважно, Повилас переступает порог стеклянного павильона, но почему-то оказывается не в баре, а среди инкрустированных серебром огромных гранитных камней. Повилас знает эту ювелирную лавку на улице Стиклю, внутри ни разу до сих пор не был, но мимо часто ходил.

Некоторое время Повилас просто стоит, схватившись за грудь, пытается унять бешено скачущее сердце, успокоить его, как только что пойманного уличного котенка: все хорошо, никто тебя не обидит, да не выдирайся ты так! Наконец зачем-то говорит: «Извините», – хотя его до сих пор никто не заметил, продавец увлеченно беседует с другими клиентами. Повилас с облегчением бормочет: «До свидания, я лучше потом зайду», – и выходит на улицу. На автопилоте добирается до бульвара Вокечю, садится на мокрую после утреннего снегопада лавку, закрывает лицо руками – боже, что это было? Как я сюда попал? Я же был в сквере на Пилимо, зашел там в бар… вроде бы. Мне так кажется. Я что, чокнулся? Вот так это и бывает? Живешь как будто совершенно нормальный, ничего особенного не чувствуешь, идешь по делам, все помнишь, все вроде бы понимаешь, и вдруг ни с того ни с сего сразу псих?

Конец его размышлениям кладет закаркавший вороном телефон, в месенджер пришло сообщение: «Извини, опоздаю примерно на четверть часа», – Повилас только теперь вспоминает о назначенной встрече и понимает, как ему фантастически повезло: он еще успеет прибежать первым, важный разговор состоится, дело уладится, ничего не пропало, вперед. Пишет в ответ: «Не спеши, все в порядке, жду», – вскакивает и идет так быстро, что думать на ходу становится практически невозможно, и это, наверное, хорошо.

* * *

– Чего ты вообще хипешишь? Не в первый же раз.

Тьма, обступившая Стефана, обретает антропоморфные очертания, явно специально для того, чтобы одарить его неуместной в сложившихся обстоятельствах лучезарной улыбкой, без преувеличения, до самых ушей.

– Я уже давно привык к его закидонам, – беспечно говорит Нёхиси. – А ты разве нет? Вроде довольно давно его знаешь, дольше, чем я. Ничего не попишешь, он так устроен, что время от времени выходит из берегов. Иногда тебе эти выходы нравятся, а иногда не особо. Но вспомни: что бы он ни устраивал, рано или поздно всегда оказывалось, что все только к лучшему. Такое любопытное свойство; похоже, врожденное. Сам удивляюсь, но это действительно так.

– Ты видел, что с линиями мира творится? – нетерпеливо перебивает Стефан. – Ладно, вопрос риторический, сам знаю, что ты их видишь всегда. Ну и как тебе эта картина?

– Очень нравится! – Улыбка Нёхиси явственно выходит за пределы наскоро очерченного им же самим лица. – Так звенят, так дрожат, в такие узлы завязываются, любо-дорого посмотреть! Да, я помню, что здесь так не принято. И стараюсь уважать чужие предрассудки… прости, я хотел сказать, законы природы. Но слушай, красиво же! И на обстановку в целом действует освежающе. И одновременно смешно до ужаса. Скажешь, нет?

Стефан – человек изумительной выдержки. Вот и сейчас он не хватается ни за голову, ни даже за сердце. Потому что в сложившейся ситуации хвататься имеет смысл разве только за бубен, все остальное – совершенно бесполезная суета.

* * *

Бригита идет по улице Басанвичюс в сторону факультета механики, ей надо зайти в ректорат. Прогулка Бригите, будем честны, совершенно не нравится, потому что погода ужасная, температура около ноля, ветер промозглый, небо не просто затянуто тучами, оно само и есть туча, тяжелая, сизая, такая огромная, что края свисают и волочатся по земле. И какая-то дрянь моросящая, уже не дождь, но еще не снег, а хуже всего, что на этом участке улица Басанвичюс ощутимо поднимается в гору, пока дойдешь, запыхаешься и вспотеешь, и сто раз пожалеешь, что зачем-то надела дубленку, а не страшный, зато легонький пуховик. Ну и скучно идти этой дорогой, так скучно, что уже тошно, Бригита часто ходит вверх по улице Басанвичюс от архитектурного корпуса до механиков, по прямой, с факультета на факультет, ей давным-давно здесь все надоело, с удовольствием проехала бы остановку на троллейбусе, но для здоровья необходимо движение, поэтому приходится принуждать себя при всякой возможности ходить пешком.

Вот если бы я жила в Барселоне! – думает Бригита. – В Барселоне я бы вообще всегда, везде ходила пешком. И сапоги не носила бы, только кроссовки и кеды, удобные, легкие, круглый год. В Барселоне сейчас тепло и красиво, там всегда тепло и везде так красиво, что никогда не надоест, – думает Бригита, хотя в глубине души и сама понимает, что когда ходишь каждый день одним и тем же маршрутом, рано или поздно наскучит любая красота.

Как же обидно, – уныло думает Бригита, – как же все в жизни ужасно несправедливо устроено: одни сразу рождаются на юге, где тепло и красиво, им даже напрягаться не надо, живи себе и живи. А другие рождаются в скучных, некрасивых, холодных северных городах, где небо зимой вечно обложено сизыми тучами, так что сумерки наступают прямо с утра, и если захочешь переехать туда, где тепло и красиво, придется учить язык, осваивать какую-нибудь востребованную профессию и искать работу, и еще поди ее найди, на рынке труда у местных всегда преимущество, приезжие особо никому не нужны. А если даже найдешь, будешь так пахать, так стараться, чтобы не выгнали, что уже ничего не захочется, сил не останется наслаждаться красотой и теплом, которые куче бездельников достались сразу, бесплатно, по праву рождения, как счастливый лотерейный билет. Так что придется и дальше по полгода терпеть холода, где родился, там пригодился, а на юг – только в отпуск, летом, в жару, когда там толпа, да и то если денег накопишь, а при нынешних ценах поди хоть что-нибудь накопи. Никогда я не буду жить в Барселоне, – чуть не плачет Бригита. – Здесь состарюсь, выйду на пенсию, впаду в маразм и наконец-то стану счастливой и довольной всем, включая погоду. Других способов нет.