Читать книгу "Книга снобов, написанная одним из них - Уильям Теккерей"

— Когда эта противная ряженая ирландка леди Могинс дралась из-за места в обществе и вывозила свою ужасную дочку Бланш (Мэриэн горбатая и не выезжает, но это единственная настоящая леди во всей семье), — говорила старуха Клапперкло, — когда эта несчастная Полли Маггинс вывозила в свет свою Бланш, у которой нос редиской, морковные кудряшки и лицо репой, она всячески заискивала перед нами и добивалась нашего покровительства, — ведь ее отец пас коров на землях моего отца, — и на обеде у французского посла, графа Волована, напрямик спросила меня среди общего молчания, почему я не прислала ей приглашения на мой бал.

— Потому что у меня в залах и без того полно народа, и вашу милость затолкают в тесноте, — говорю я; и в самом деле, места ей нужно не меньше, чем слону, а кроме того, я не желаю — и дело с концом. Я думала, что после таких моих слов она отстанет, однако на следующий день она является и со слезами бросается ко мне на шею:

— Дорогая леди Клапперкло, — говорит, — ведь это не для меня, ведь я прошу для моей обожаемой Бланш! Каково молодой девушке выезжать первый сезон и не быть на вашем бале! Мое нежное дитя зачахнет и умрет с тоски. Мне самой вовсе не хочется на бал. Я останусь дома ухаживать за сэром Элюредом — у него подагра. Я знаю, миссис Болстер поедет к вам на бал, она и возьмет Бланш под свое покровительство.

— А вы не пожертвуете что-нибудь на одеяла и на картофель для бедных прихожан Рэтдрама? — говорю я. — Ведь вы сами родом из этого прихода, а ваш дедушка, честнейший старик, пас там коров.

— Довольно ли будет двадцати гиней, дражайшая леди Клапперкло?

— Двадцати гиней хватит, — говорю я, она отдает деньги, а я прибавляю: — Бланш может приехать, но вы — нет, запомните это. — И она уезжает, рассыпаясь в благодарностях. Поверите ли? В вечер бала эта ужасная женщина явилась вместе с дочкой!

— Ведь я же не велела вам приезжать! — говорю ей. Я прямо вышла из себя.

— Но что сказал бы свет? — восклицает миледи Маггинс, — моя карета уехала в клуб за сэром Элюредом; позвольте мне остаться всего на десять минут, дорогая леди Клапперкло!

— Ну, раз вы уже здесь, сударыня, можете остаться и даже поужинать, — говорю я и отхожу в сторону, и больше за весь вечер я не сказала ей ни слова.

— А теперь, — взвизгивает старуха Клапперкло, всплеснув руками и с сильнейшим ирландским акцентом, — как бы вы думали, что она сделала после всей моей доброты к ней, эта дрянь, эта бесстыдница, эта вульгарная, противная выскочка, эта пастухова внучка? Вчера, в Хайд-парке, она не ответила мне на поклон и не прислала мне приглашения на свой сегодняшний бал, а говорят, там будет принц Георг.

Да, в самом деле! В погоне за светскими успехами решительная и деятельная де Могинс обогнала бедную старуху Клапперкло. Ее путь в светское общество отмечен десятками друзей, которых она обхаживала, завоевывала, бросала и обгоняла. Она так доблестно сражалась за свою репутацию в свете, что добилась цели, поднимаясь со ступеньки на ступеньку и без всякой жалости пиная тех, кто оказывался ниже.

Ирландская родня была принесена в жертву первой: леди де Могинс заставила отца обедать в людской, к великой его радости; она отправила бы туда и сэра де Могинса, если бы не рассчитывала добиться через него дальнейших почестей; и ведь в конце концов, состояние дочки тоже в его руках. Он кроток и всем доволен. Джентльменом он стал так давно, что уже привык к этому, и роль главы семейства играет очень прилично. Днем он переходит из клуба «Юнион» к «Артуру» и от «Артура» в «Юнион». В пикет играет мастерски, а в вист проигрывает весьма значительные суммы некоторым молодым людям у «Путешественников».

Его сын занял в парламенте отцовское место и, само собой разумеется, вступил в ряды «Молодой Англии»[35]. Он единственный во всей стране верует в величие рода де Могинсов и вздыхает о тех временах, когда некий де Могинс вел войска в сражение. Он написал томик плохоньких чувствительных стишков. Носит в медальоне прядь волос Лода[36], исповедника и мученика, однако в Риме упал в обморок, приложившись к папской туфле. Спит в белых лайковых перчатках и с опасностью для здоровья налегает на зеленый чай.

Глава VIII
Великие снобы из Сити

Нельзя умолчать о том, что эти очерки производят громадное впечатление во всех общественных кругах нашей империи. В почтовый ящик «Панча» стекаются письма, выражающие восторг (с восклицательными знаками), изумление (с вопросительными), протест, одобрение и порицание. Нам сделали выговор за то, что мы выдали тайны трех разных семейств де Могинс; объявилось не более и не менее как четыре леди Сьюзен Скряггинс, а молодые люди стесняются заказывать полбутылки портвейна в клубе и загадочно улыбаться, читая «Куортерли ревью», из опасения, как бы их не приняли за Сидни Скряггинса, эсквайра. «Почему вы так не любите Бейкер-стрит?» — спрашивает некая дама, по-видимому, обитающая на этой улице. «Зачем нападать только на снобов-аристократов? — говорит один почтенный корреспондент. — Разве не пришел черед снобов низкого происхождения?» — «Возьмитесь-ка за университетских снобов!» — внушает негодующий джентльмен (который пишет «элегантный» через два «л»). «Разоблачите снобов-клерикалов», — предлагает третий. «Не так давно, будучи в Париже, в „Отеле Мерис“, я видел, как лорд Б. высунулся из окна, держа в руке сапоги, и закричал: „Garçon, cirez-moi ces bottes“ [37]. Разве не следует причислить его к снобам?» подсказывает какой-то шутник.

Нет, ни в коем случае. Если сапоги лорда Б. в грязи, то это потому, что его милость ходит пешком, хотя он и лорд. Иметь одну пару сапог или носить одну любимую пару вовсе не значит быть снобом; и, уж конечно, в желании, чтобы ваши сапоги были вычищены, нет никакого снобизма. В данном случае лорд Б. вел себя вполне естественно и достойно джентльмена, и я так им доволен, что нарисовал его в самой изящной и выигрышной позе[38] и поместил на почетном месте, перед этой главой. Нет, в этих беспристрастных заметках мы далеки от личностей. Подобно тому как Фидий перебрал не один десяток красавиц, прежде чем завершить свою Венеру, так и мы рассмотрим, быть может, тысячу снобов, прежде чем перенести одного из них на бумагу.

По порядку старшинства далее следуют великие снобы Сити; их нам и полагается рассматривать. Но тут возникает препятствие. Доступ к великим снобам Сити обычно крайне затруднен. Если вы сами не капиталист, вы не можете навестить такого сноба в недрах его банкирской конторы на Ломбард-стрит. Если вы не отпрыск знатной фамилии, то у вас мало надежды повидать его и дома. В крупных фирмах Сити обычно один из компаньонов ведает делами благотворительности и бывает на собраниях в Эксетер-Холле[39]; мельком вы можете увидеть другого (ученого сноба из Сити) на вечерах лорда Н. или на лекциях в Лондонском институте[40]; а третьего (сноба с тонким вкусом) — на распродаже картин, на осмотре частной коллекции, на выставке, в Опере или в филармонии. Но близко познакомиться с этим важным, надменным и внушительным существом, как правило, невозможно.