Читать книгу "Последние Девушки - Райли Сейгер"

– Все в порядке, – повторила она со всей искренностью девятнадцатилетней девушки, которая прощается со своей девственностью, – я рада.

4

Джефф обнаруживает меня на диване с книгой Лайзы на коленях и зареванными после целого дня слез глазами. Когда он ставит на пол кейс и заключает меня в объятия, я кладу ему голову на грудь и вновь принимаюсь рыдать. После двух лет ухаживаний и еще двух совместной жизни он, даже не спрашивая, уже знает – что-то случилось. Поэтому просто дает мне выплакаться. И только когда на воротнике его рубашки не остается сухого места, я говорю:

– Лайза Милнер покончила с собой.

Он крепче прижимает меня к себе.

– Та самая Лайза Милнер?

– Да, та самая.

Больше ему ничего не требуется. Все остальное он понимает и сам.

– Ох, Куинни, бедная ты моя. Поверь, мне очень жаль. Но когда? Что произошло?

Мы садимся на диван, и я сообщаю Джеффу подробности. Он слушает с обостренным интересом – побочный эффект его работы, где ему приходится сначала поглощать всю доступную информацию, а потом ее просеивать.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он, когда я заканчиваю свой рассказ.

– Хорошо, – отвечаю я. – Но это сильный удар. И я скорблю. Надо полагать, это глупо.

– Нет, – произносит Джефф, – у тебя есть все причины расстраиваться.

– Ты думаешь? Но ведь мы с Лайзой даже никогда не виделись.

– Неважно. Зато много говорили. Она тебе помогла. Вы были родственные души.

– Мы были жертвы, – возражаю я, – и это единственное, что нас объединяло.

– Куинни, не надо упрощать то, что произошло. Не со мной.

Это говорит государственный защитник Джефферсон Ричардс. Он начинает выражаться, как адвокат, всякий раз, когда не согласен со мной. Но такое случается нечасто. Обычно же он просто Джефф, бойфренд, который никогда не против поваляться в обнимку. Который готовит куда лучше меня и чей зад выглядит просто сногшибательно, когда он надевает костюм и отправляется в суд.

– Мне не дано понять, что случилось с тобой в ту ночь, – говорит он, – как и любому другому. Это под силу только Лайзе и второй девушке.

– Саманте.

Джефф с отсутствующим видом повторяет это имя, будто прекрасно знал его и без меня.

– Да, Саманте. Я не сомневаюсь – она чувствует то же, что и ты.

– Но это бессмысленно, – возражаю я, – мне непонятно, зачем Лайзе кончать с собой после всего, что она пережила. Получается, все было напрасно. Я думала, она сильная.

В моей голове опять раздается ее голос:

«В том, что мы выжили, есть свое величие, – как-то сказала она, – пройдя через муки, но оставшись в живых, мы обрели могущество вдохновлять других страждущих».

И вот теперь все это оказалось просто пургой.

– Прости, что я так расклеилась, – говорю я Джеффу. – Самоубийство Лайзы. Моя реакция на него. Во всем этом есть что-то неправильное.

– Конечно, есть. Все случившееся с тобой изначально было неправильно. Но вот что мне в тебе нравится, это что ты не увязла в той трагедии, а пошла дальше.

Джефф говорил мне это и раньше. И не раз. После многократного повторения я и сама поверила в эти слова.

– Да, я знаю, – отвечаю я, – так оно и есть.

– В сущности, у тебя нет другого разумного выхода. То было в прошлом. А сейчас настоящее. И мне очень хочется думать, что в этом настоящем ты счастлива.

Джефф улыбается мне. У него улыбка кинозвезды. Широкая, как «Синемаскоп» и яркая, как «Техниколор». Именно она привлекла меня к нему, когда мы только-только познакомились. Произошло это на одном рабочем мероприятии, оказавшемся настолько скучным, что мне было просто необходимо немного выпить и пофлиртовать.

«Так, дайте угадаю, – сказала ему я, – вы рекламируете зубную пасту».

«Виновен, ваша честь».

«И какой бренд? Может я и сама стану ею пользоваться».

«“Аквафреш”. Но я строю далеко идущие планы и намереваюсь работать с “Крест”».

Я засмеялась, хотя не могу сказать, что мне было так уж смешно. В его стремлении понравиться было что-то подкупающее. Он напоминал мне золотистого ретривера – дружелюбного, надежного и верного. Хотя я еще даже не знала, как его зовут, я сжала его руку. И по-настоящему так никогда ее и не отпускала.

В промежутке между «Сосновым коттеджем» и Джеффом я вела очень тихий образ жизни, граничивший с небытием. Когда врачи сочли, что я поправилась достаточно, чтобы вернуться к учебе, я не пошла в старый колледж, понимая, что там меня будут преследовать воспоминания о Жанель и остальных. Вместо этого я перевелась в университет поближе к дому и три года жила одна в комнате общежития, предназначенной для двоих.

Печальная слава, конечно же, бежала впереди меня. Окружающие прекрасно знали, кто я и через что мне пришлось пройти. Но я держалась скромно, не высовывалась и ежедневно принимала «Ксанакс», запивая его виноградной газировкой. Я вела себя дружелюбно, но друзей у меня не было. Была отзывчива, но при этом держалась отстраненно. Я не видела смысла с кем-либо сближаться.

Раз в неделю я ходила на групповую психотерапию, где разбиралась вся та куча проблем, с которой сталкиваются такие как я. Постоянные участники стали чем-то вроде друзей. Не особенно близких, но все же заслуживающих доверия настолько, чтобы им можно было позвонить, когда страшно идти в кино одной.

Уже тогда мне было трудно считать себя одной из этих хрупких девушек, ставших жертвами изнасилования или жестокого обращения, либо попавшими в аварию, обезобразившую их внешность. Их душевные травмы очень отличались от моей. Ни одна из них даже понятия не имела, что чувствует человек, в мгновение ока лишающийся всех близких друзей. Никто из них не мог себе представить, как страшно не помнить худшую ночь в твоей жизни. Мне казалось, что мое беспамятство внушает им зависть. Что им всем слишком хочется все забыть. Будто забыть легче, чем помнить.

В том колледже я обратила на себя внимание целой вереницы сменяющих друг друга худощавых, чрезмерно чувствительных парней, желавших проникнуть в тайны застенчивой тихой девушки, державшей всех на расстоянии. Я подпускала их к себе, но только до определенной степени. Мы вместе делали домашние задания, чувствуя себя при этом довольно неловко. Болтали в кафешках – я развлекалась, подсчитывая их попытки избежать упоминаний о «Сосновом коттедже». Иногда, когда мне было особенно одиноко, позволяла себе на прощание дразнящий поцелуй.

Втайне я предпочитала качков, которых можно было встретить исключительно на шумных студенческих попойках. Всем известный тип: крупные руки, выпирающие мышцы груди и небольшой пивной животик. Парни, которым плевать на твои шрамы. Которые не способны быть деликатными. Которые рады просто трахаться, как заведенные, и явно не расстраиваются, если ты потом сбегаешь, не оставив свой номер телефона.