Читать книгу "Грипп. В поисках смертельного вируса - Джина Колата"

А потому за последние сто лет образцы многократно перевозили во все более и более просторные помещения. Но маленькие кубики парафина со срезами легких Вона и Доунса оставались лежать в коробочках и никого не интересовали до самого конца XX века, когда их специально разыскали молекулярные микробиологи, которые надеялись получить из них материал для изучения вируса гриппа 1918 года.

Через два месяца после смерти рядового Вона грипп добрался до лютеранской миссии неподалеку от Теллера (ныне она переместилась в Бревиг), расположенной среди промерзшей насквозь тундры полуострова Сьюард на Аляске. Это была деревня на восемьдесят обитателей, откуда приходилось преодолевать 90 миль на собачьей упряжке до Нома – ближайшего городка, стоявшего на берегу студеного серого моря. В этом поселке и жила одна страдавшая ожирением женщина, которая, как и все остальные, ютилась в покрытом изнутри сажей иглу с кишкой тюленя вместо стекла в окне.

В последнюю субботу ноября к службе в переполненной крохотной часовне, построенной миссионерами, где не было даже сидячих мест, явились два гостя из Нома. Визитеры сообщили, что в городе распространилась болезнь, однако новость никого слишком не встревожила. Эскимосы встретили прибывших со своим традиционным радушием и устроили пир на всю деревню, выставив деликатесы вроде оленины, горячих пирожков, черники в тюленьем жире и чая.

Но уже два дня спустя – в понедельник – первый из жителей деревни заболел гриппом. А во вторник пришла первая смерть. Жертвой стала женщина – некая миссис Нилак. Тогда священник отправился за помощью в Теллер – более крупное поселение в четырнадцати милях от миссии. Но вскоре он вернулся лишь для того, чтобы рассказать, что от населения самого Теллера осталась едва ли десятая часть.

И эскимосы стали один за другим умирать – всего погибло 72 человека. В одном иглу сложили двадцать пять трупов, замороженных арктической стужей. Взбесившиеся от голода собаки прорыли ход в другое иглу и сожрали несколько тел, от которых осталась лишь жуткая куча обглоданных костей. В еще одном иглу царил на первый взгляд полный разгром. Окно из тюленьей кишки оказалось порвано, и внутрь через него намело снега. Очаг давно потух, и в тесном снежном домике царил невероятный холод. Когда прибывшие спасатели проникли туда, они увидели лишь несколько трупов. Но внезапно из-под груды оленьих шкур выбрались трое детишек и ударились в рев. Непостижимым образом они выжили, питаясь одним овсом, в окружении мертвых тел своей родни.

Когда через три недели эпидемия отступила, в деревне остались в живых только пятеро взрослых. Осиротели сорок семь детей. Много лет спустя Клара Фоссо, жена главы миссии и одна из немногих, кто не заразился гриппом, написала письмо эскимосам, все еще соблюдавшим траур по жертвам трагедии: «В последнее воскресенье ноября 1918 года я была свидетельницей небывалого религиозного порыва среди эскимосского населения миссии. Это было как раз в канун обрушившегося на нас несчастья. Все жители поселка тесной толпой собрались на молитву. Мы чувствовали присутствие Духа Божьего среди нас, и причастники, стоявшие у алтаря, слышали от многих исповедания их глубокой Веры. Это было бесконечно трогательное зрелище. Так мы в последний раз собрались все вместе. В следующее воскресенье большинство членов нашей миссии уже отправились на прекраснейшее из свиданий – на встречу со своим Создателем. И вы – сыновья и дочери тех детей Божьих, – быть может, запомнили, как они уходили в лучший мир с именем Божьим на устах, распевая тот же гимн, который мы пели вместе в последнее воскресенье: “Я слышу глас Спасителя, призывающего меня к себе”».

Во всех соседних поселениях осталось всего несколько дееспособных, хотя еще не до конца оправившихся от шока мужчин, которым предстояло похоронить мертвых. А посреди жестокой зимы на Аляске – это невероятный труд. Расположенные в северных широтах деревни стояли на вечной мерзлоте. Чтобы вгрызться в грунт у миссии, шахтеры прогрели его сначала горячим паром и только потом проложили траншею. В ней, как в братской могиле, и погребли всех жертв гриппа, установив с обоих концов кресты.

Среди прочих покойников на глубине шести футов оказалось и замороженное тело страдавшей ожирением женщины. И оно пролежало там семьдесят лет.

2. Хроника мора и смерти

Жил в Афинах молодой человек, окруженный роскошью и наслаждавшийся всеми возможными привилегиями. Его отцу принадлежали золотые копи, и потому он никогда не знал нужды в деньгах. Сам блестящий ученый, юноша мог целыми днями обсуждать философские вопросы с одним из наиболее известных мудрецов своего времени. Это была жизнь, наполненная свободной игрой ума, в которую не вторгались никакие низменные повседневные заботы.

Но только однажды на город обрушился мор.

Напасть пришла в 431 году до нашей эры. Горожанам было не привыкать к болезням и смерти, но ничто не могло подготовить их к подобной трагедии. Эпидемия свирепствовала более года, уничтожая все структуры столь тщательно выстроенного общества, перейдя в катаклизм, пошатнувший уверенность в себе ученых и врачей, изменивший ход истории. Казалось, только разгневанные боги могли ниспослать такое. И наш молодой человек, которого звали Фукидид, создал хронику «чумного года».

Симптомы выглядели устрашающе. Молодых и сильных людей «охватывал прежде всего сильный жар в голове, появлялась краснота и воспаление глаз; затем внутренние части, именно гортань и язык, тотчас затекали кровью, дыхание становилось неправильным и зловонным» [5] , – писал Фукидид. Несчастные начинали чихать, их одолевала хрипота. Грудь разрывалась от боли, «что сопровождалось жестоким кашлем». У некоторых начинались желудочные спазмы, и затем «следовали все виды извержения желчи, обозначаемые у врачей особыми именами, причем испытывалось тяжкое страдание». Людей буквально выворачивало наизнанку от рвоты.

Жертвы болезни от жара горели, как на костре. Им все время отчаянно хотелось пить. Их одолевало желание окунуться в холодную воду, и некоторые так и поступали, погружая свои тела в цистерны для сбора дождевой воды в стремлении «умерить агонию своей неутолимой жажды».

Больные и умирающие сначала осаждали врачей, упрашивая помочь им. Но напрасно. Не существовало ни лекарств, ни бальзамов, способных облегчить муки. Более того, доктора сами подхватывали инфекцию от постоянного соприкосновения со множеством зараженных «чумой» людей.

Перепуганные граждане Афин бросили тогда медицину и обратились к религии, заполнив храмы и молясь богам об избавлении от злого поветрия. Но и это не помогло. Фукидид писал: «Сколько люди ни молились в храмах, сколько ни обращались к оракулам и тому подобным средствам, все было бесполезно; наконец одолеваемые бедствием люди оставили и это».

Фукидид описывает кошмарные сцены. «Умирающие лежали один на другом, как трупы, или ползали полумертвые по улицам и около всех источников, мучимые жаждой». Умерших было столько, что подобающими погребальными ритуалами стали пренебрегать, «и каждый совершал похороны, как мог».

Никто не знал, что делать и к кому обратиться за помощью. Простой насморк или головная боль могли означать скорый конец, и не существовало способа избавиться от недуга, если уж он проникал в организм. При первых признаках инфекции люди впадали в отчаяние, и это было хуже всего. «Лишь только чувствовалось недомогание, заболевшие теряли надежду, отдавались скорее на произвол судьбы и уже не сопротивлялись болезни».