Читать книгу "Китайская головоломка - Аркадий Жемчугов"

При династии Мин (13681644 гг.) Конфуция стали официально именовать «совершеннейшим, мудрейшим, прозорливейшим, доблестнейшим Учителем», «Великим Учителем нации».

В 1906 году вдовствовавшая императрица Цы Си обнародовала эдикт, согласно которому установленные прежде в честь Учителя «средние жертвоприношения» заменялись на «великие жертвоприношения», при которых предписывалось обязательное присутствие Сына Неба.

Крушение маньчжурской династии Цин и провозглашение в 1912 году Китайской Республики во главе с Сунь Ятсеном не внесли изменений в обряды поклонения Конфуцию. Правда, ритуалы жертвоприношений в честь Неба, Солнца и Луны были упразднены. Ритуал же чествования Учителя сохранен.

Конфуцианство вышло за пределы Срединного государства. По убеждению его последователя в Японии Хаттори Унакити, «Конфуций является не только китайским мудрецом. Он — восточный мудрец, подобно тому, как он становится ныне, а в будущем сделается мировым мудрецом».

Сам о себе Конфуций высказался следующим образом: «Я толкую, но не создаю. Я верю в древность и люблю ее». Или еще так: «Учение мое — не что иное, как учение, которое преподавали и оставили нам древние; к этому учению я ничего не прибавляю, ничего от него не отнимаю, но передаю его в первоначальной чистоте. Учение это неизменно — само Небо создатель его. Я сам уподобляюсь только земледельцу, который бросает зерно в землю и поливает ее водой, но который сам по себе не имеет силы заставить посеянное зерно пустить ростки и принять формы растений иного рода». С высочайшим почтением относился он к древним мифическим правителям Яо, Шунь и Юй, всячески превознося их мудрость.

Главная заслуга Конфуция в том, что он первым из философов китайской древности осмыслил принципы организации общества и жизнедеятельности отдельной личности с позиций этических норм, которые, по его умозаключению, способствуют развитию у человека истинно благородных качеств. Обычные житейские свойства, над которыми прежде никто и не задумывался, — уважение старших, доброта, сочувствие, благожелательность, взаимовыручка и пр., — Конфуций облек в форму императива, подлежащего неукоснительному исполнению. Человек, по его словам, в отличие от животного не может ограничиться одними лишь материальными запросами, в человеке есть «внутреннее я» и именно в этом «внутреннем я» — его суть, центр жизни.

В этой связи в конфуцианском учении особое внимание уделяется понятию ли, ритуала, церемониала, правил. «Без соблюдения ли ничего не смотреть и ничего не слушать. Без соблюдения ли ничего не говорить и ничего не делать», — поучал Конфуций своих учеников. Соблюдать же ли значило неукоснительно придерживаться такого порядка, при котором «государь является государем, подданный подданным, отец — отцом, сын сыном».

В V веке до н. э. Поднебесная являла собой конгломерат враждовавших между собой княжеств: одни претендовали на гегемонию, другие отстаивали право на выживание. Более того, внутри каждого княжества не прекращалась борьба между претендентами на княжеский престол. Восстановить нарушенный междоусобицей порядок, восстановить ли, по Конфуцию, можно было лишь двумя путями.

Первый — морально самосовершенствоваться, воспитывая в себе внутреннюю этическую силу дэ, добродетель, свое «внутреннее я».

Второй путь — «исправление имен», что означало приведение существующих реалий общественно-политической жизни в соответствие с традиционными нормами, восстановление прежних понятий и представлений относительно взаимоотношений между людьми, в первую очередь между вышестоящими и нижестоящими. «Если имена не исправлены, то речи не будут последовательными; если речи не последовательны, то в делах не будет успехов; если в делах нет успехов, то церемониальные установления не будут процветать; если церемониальные установления не процветают, то и наказания не достигают своей цели; если наказания не достигают своей цели, то народ будет находиться в смятении».

Моральное самосовершенствование личности и «исправление имен» тесно взаимосвязаны, прежде всего, понятием жэнь, гуманности, человеколюбия, совокупного принципа идеального человеческого поведения, высшей добродетели. Раскрывая суть понятия жэнь, Конфуций как-то сказал: «Жэнь — это значит не делать другим того, чего сам себе не желаешь». В другой же раз он выразился так: «Жэнь — это значит желать людям того, чего ты сам себе желаешь».

Главная цель самосовершенствования и достижения жэнь выражена в его изречении: «Кэ цзи фу ли» — «Преодолей себя — восстанови правила».

В этическом плане понятие жэнь включает все, что, по мысли Конфуция, способствует возрождению ли, ритуала, правил, установлений прошлого. Другими словами, это чжун, верность, преданность, это — и, долг, это, наконец, — сяо, сыновняя почтительность.

Из перечисленных этических понятий особое значение придавалось сяо, сыновней почтительности к родителям, и прежде всего, к отцу. Согласно сяо, дети обязаны не только исполнять волю родителей и верно служить им, но и любить их всем сердцем, быть преданными им всем своим существом. Конфуций утверждал, что «почитание родителей и уважение старших являются сущностью гуманности», «когда сын спасает жизнь отца, теряя свою собственную, — это самая счастливая смерть». «Молодые люди, — поучал он, — должны дома проявлять почтительность к родителям, а вне его — уважительность к старшим, серьезно и честно относиться к делу, безгранично любить народ и сближаться с человеколюбивыми людьми. Если после осуществления всего этого у них останутся силы, их можно потратить на чтение книг».

Одновременно Конфуций предостерегал, что «лучше умереть, чем отказаться почитать родителей», что «всем добродетелям угрожает опасность, когда сыновья почтительность поколеблена», что «недостоин имени сына тот, кто любит другого человека более, нежели своего отца», что «всякий злодей начинал с того, что стал дурным сыном».

Считая сяо моральной опорой для претворения в жизнь своего учения, Конфуций настаивал на том, чтобы каждая семья соблюдала трехлетний траур после смерти ее главы, сохраняла в неизменном виде установленный усопшим порядок и безусловно почитала предков.

Настольной книгой подданных Срединного государства стала «Лунью», в которой отсутствуют абстрактно-теоретические рассуждения, зато в избытке конкретные примеры и наглядные наставления. Они-то и являются основным методическим приемом конфуцианства, особенно в тех случаях, когда речь идет об этических идеалах и нормах поведения.

Конкретность идей и наставлений Учителя инкорпорировались в систему мышления и восприятия чжунхуа, во всю культуру Поднебесной. Четкость, точность и полная определенность стали обычной нормой для китайской мысли. Разумеется, это не исключало того, что в речах, поступках и даже помыслах верноподданных случались и неточности, и двусмысленности. Речь идет о другом: о склонности китайца к уточнению, детализации, конкретизации даже тогда, когда с точки зрения европейца в этом нет никакой необходимости. Как известно, классические китайские романы, такие, как «Троецарствие» или «Сон в красном тереме», по европейским меркам страшно перегружены третьестепенными деталями и справками, которые никак не влияют на развитие сюжетной линии. Книги перегружены количеством действующих лиц. Поэтому они с трудом воспринимаются европейским читателем. Ему они не по душе. Он не привык к такому стилю. Но попробуйте сократить армию действующих лиц, уберите лишние, на ваш взгляд, эпизоды, избавьтесь от чрезмерной детализации, и классический роман попросту рассыплется. А для китайского читателя он станет чем-то чужым и крайне неинтересным. Китайцам чужды классические для европейца обороты типа «В некотором царстве, в некотором государстве… «или «За тридевять земель». О каком бы самом невероятном событии ни шла речь в китайском произведении, не говоря уже о классическом романе, всегда будет точно указано место и время действия, а на действующее лицо приведены необходимые биографические сведения. Ни Ивана-царевича, ни Иванушку-дурачка или Бабу Ягу со Змеем Горынычем не встретишь на страницах китайских литературных произведений. Вместо сказочно-обобщенных персонажей там присутствуют конкретные люди из такой-то деревни, а если феи, то такой-то конкретной реки, драконы — такой-то горы или моря. Для китайца именно такая конкретика представляет собой столь же необходимый атрибут повествования, как для европейского читателя упомянутые выше, привычные сказочные обороты.