Читать книгу "Русская полиция - Иван Ковтун"

Как ни странно, на службу в полицию попадали и те советские граждане, которые, казалось бы, должны были бы отстаивать «завоевания революции» любой ценой. В их числе — милиционеры и военнослужащие войск НКВД. Первый случай такого рода произошел на Украине. Уже 2 июля 1941 г., на третий день после оккупации Львова, большинство милиционеров, оставшихся в городе, выразили готовность продолжить службу при новом режиме[66].

Аналогичные эпизоды имели место и на оккупированный территории РСФСР. Так, в партизанском документе о положении в станице Северская (Краснодарский край) отмечалось: «В ст. Северская создана полиция из местного населения, в состав которой вошли бывшие работники Северского райнного отдела НКВД Матюшков Петр Моисеевич (бывший заместитель начальника РО НКВД) и Васильев Григорьевич Михайлович (бывший участковый уполномоченный). Первый назначен начальником полиции»[67].

6 бывших сотрудников НКВД несли полицейскую службу в селе Данино, под Ельней (Смоленская область)[68]. Бывший старший инспектор ОВИР Ржевского ГО НКВД М.И. Комаров (в 1940 г. он был награжден медалью «За отвагу») в апреле 1942 г. поступил на службу в Ржевскую городскую полицию и служил в 4-м полицейском участке. Следователем полиции Великих Лук работал бывший военнослужащий внутренних войск НКВД Ершов. Он провел до 60 следственных дел, по которым оккупантами были расстреляны 20 советских граждан[69]. Начальником внутренней полиции пересыльного лагеря № 240 (Durchgangslager, Дулаг) для военнопленных был бывший офицер-пограничник Иван Григорьевич Курбатов. В 1933 г. он окончил 1-е пограничное училище, а войну встретил старшим лейтенантом в должности начальника заставы 47-го пограничного отряда войск НКВД[70]. Израильский исследователь А. Шнеер в своей работе, посвященной советским военнопленным, пишет: «В Саласпилском лагере комендант через переводчика обратился к выстроенным на плацу пленным: «Нужны сильные и здоровые люди для работы в лагерной полиции». Долгая пауза. Потом вперед выходит один, за ним сразу еще трое, потом еще один. Комендант, по-видимому, считает, что этого количества недостаточно. Вновь переводчик: «Желательны люди, служившие в советской милиции». Выходят еще желающие»[71].

Практически во всех положения о приеме на службу в полицию говорилось, что люди, состоявшие в комсомоле и коммунистической партии, не имеют права с оружием в руках «защищать Россию в рядах русской полиции»[72]. Тем не менее, были случаи, когда в полицейских управах служили бывшие члены ВКП (б) и ВЛКСМ.

Иногда они шли в полицию с целью ее разложения по заданию органов НКВД. В отчете районной комендатуры 1/ 532 о ее деятельности в период с 1 по 7 ноября 1941 г. сообщалось, что в службу порядка Ржева «проник коммунистический функционер, который был разоблачен и расстрелян»[73].

Весьма солидным партийным стажем обладал начальник уголовного отдела городской полиции Смоленска Стефан Юзефович Поннер. По косвенным данным, можно предположить, что являлся агентом НКВД. Будучи австро-венгерским поданным, Поннер попал в русский плен в 1915 г. Он увлекся большевистскими идеями, а после революции в составе интернациональной бригады воевал с белыми. В 1922 г. Поннер вступил в компартию. Вероятнее всего, он разделял взгляды «оппозиции», так как в 1935 г. его исключили из ВКП(б) и даже арестовали. Однако заключения по неизвестным причинам ему удалось избежать. До начала войны Поннер работал на фабрике «Пролетариат» г. Калинина (сегодня — Тверь). После оккупации города он сумел поступить на должность начальника криминальной полиции Калинина. В декабре 1941 г. Поннер бежал (возможно, опасаясь разоблачения), затем оказался в Смоленске, где возглавлял уголовный розыск местной городской полиции с января 1942 г. по сентябрь 1943 г. С ноября 1943 г. Поннер являлся начальником 1-го отдела криминальной полиции Минска. При этом ему было присвоено специальное звание оберштурмфюрера. Однако незадолго до освобождения столицы Белоруссии Поннер был уволен из полиции, после чего он уехал в Германию, где впоследствии получил подданства[74].

Вообще говоря, среди коммунистов — особенно в начальный период оккупации — нередко находились люди, готовые полностью изменить свою политическую ориентацию и пойти в услужение врагу. К примеру, в записке НКВД СССР в Государственный Комитет Обороны «О выявлении и ликвидации шпионов, диверсантов, немецких пособников и банд в городах и районах, освобожденных Красной армией от войск противника» от 18 марта 1943 г. отмечалось:

«.. .По захваченным материалам полицейского управления в г. Россоши выявлено 53 члена ВКП(б), которые в своих биографиях, представленных полиции, характеризовали себя как ущемленных, подвергавшихся преследованиям со стороны Советской власти, и всячески отрекались от партии. В числе этих документов обнаружено, в частности, следующее заявление в полицию бывшего члена РК ВКП(б) г. Россоши, депутата Верховного Совета РСФСР, орденоносца Крекотень, работавшего директором Россошанской МТС:

«На общих собраниях по колхозам не выступал, партийных поручений не нес, агитацию против германской армии не вел. Прошу великий гермшнский народ дать мне свободную жизнь, я буду честно работать, ни с кем никаких связей не буду иметь, буду честно выполнять все законы германского народа».

Как выяснилось,, во время допросов в гестапо Крекотень выдал всех известных ему коммунистов, оставшихся в тылу противника. Также выяснилось, что при вступлении в партию Крекотень скрыл, что он выходец из кулацкой семьи, что его родители раскулачивались. Несмотря на это, Крекотень был расстрелян гестапо»[75].

Любопытную историю авторам рассказал житель Белгородской области Борис Черных. В Алексеевском районе, где в период оккупации жили его родственники, шла активная вербовка в полицию. В одном селе по приказу старосты собрали молодежь для отправки в Германию. Перед тем как направить колонну мобилизованных на железнодорожную станцию, староста спросил, нет ли тех, кто желает служить в полиции. Из строя вышел юноша 17 лет. В течение часа он заполнил все документы, получил белую повязку, винтовку, паек и вечером вернулся домой. Дома его встретили мать, отец и дед. Узнав, каким образом он заплатил за свободу, отец, воевавший в годы Гражданской войны в Красной армии, достал нагайку и высек сына. На следующий день, отойдя от побоев, паренек убежал в лес, откуда по ночам возвращался в деревню, чтобы попросить у соседей хлеба и молока. Месяц спустя его задержала партизанская разведка. Юноша рассказал свою историю командиру отряда, и его, после проверки, зачислили в ряды народных мстителей. После освобождения Белгородской области отряд проверяли органы госбезопасности СССР. Допросив парня, чекисты отдали приказ о его аресте. За измену Родине (а вернее, за попытку измены) молодой партизан получил 10 лет с отбыванием наказания в исправительно-трудовом лагере. Из лагеря он не вернулся, жизнью заплатив за сутки, проведенные в полиции[76].