Читать книгу "Закат и гибель Белого флота. 1918-1924 годы - Олег Гончаренко"

Первая Советская конституция отменила понятие личной вины индивидуума, перенеся ее на социальные «классы» и группы людей. Вне закона оказались не только существовавшие до сих пор люди, отнесенные большевиками к определенным «классам», но и те, кому не посчастливилось родиться в «трудящейся» семье в большевистском определении. Против них, ставших изгоями советского общества, и был направлен в первую очередь разразившийся в 1918 году «красный террор», официально провозглашенный декретом Совета народных комиссаров от 5 сентября 1918 года. Декрет был обнародован спустя пять дней после убийства начальника петроградской ЧК Моисея Урицкого молодым человеком Леонидом Канегисером из побуждений личной мести за расстрелянного большевиками товарища. В ходе последовавшей за тем волны арестов и расстрелов без суда и следствия появилось письменное указание члена Коллегии ВЧК М. Лациса, предназначенное для сотрудников ЧК: «…Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против советской власти оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова профессия… Эти вопросы должны решить судьбу обвиняемого. В том смысл и суть красного террора»[13].

После того как населению Петрограда и Москвы был объявлен «красный террор», ВЧК ввела систему взятия заложников из лиц, произвольно причисляемых ее уполномоченными к так называемой «буржуазии», которые подлежали расстрелу после убийства любого большевика в городе. Из-за интенсивности проводившихся арестов для концентрированного содержания лиц, взятых в заложники, перестало хватать мест во всех построенных до 1917 года тюрьмах. В короткий срок, с декабря 1917-го и до начала 1918 года, целая сеть «домов заключенных» буквально покрыла московский центр. Наиболее крупными стали «домзак» в Кривом переулке, в Малом Трехсвятительском переулке, и на Селезневской улице. Мрачную известность приобрел «домзак» в 3-м Знаменском переулке. В истории он «отличился» тем, что в 1920–1921 годы в нем устраивались некие особые «механизированные расстрелы». Сретенский «домзак» со временем стал еще одной городской тюрьмой. Близость к Сретенскому монастырю вселяла в мысли многих заключенных надежду на то, что молитвы пастырей смогут облегчить их участь, однако присутствие священников даже по просьбам арестованных в домах заключенных не позволялось.

Клир при диктатуре большевиков потерял все свои права, был вынужден терпеть притеснения от властей в той же, если не большей степени, чем миряне, да и сама жизнь православной церкви, конечно же, была неотделима от жизни большинства населения страны. В дни испытаний, претерпеваемых всем народом, она и не могла быть иной. Ее существование в виде объединяющего духовного начала для народа было неприемлемо для большевизма. Могли ли вожди большевиков смириться с присутствием опасного для их власти института, такого, как Русская православная церковь? Они поспешили дать понять это весьма скоро.

5 сентября 1918 года, в первый день объявленного террора, мученическую кончину приняли епископ Селенгинский Ефрем (Кузнецов) и председатель Русского монархического союза протоиерей Иоанн Восторгов, в начале того же года откликнувшийся на убийство митрополита Киевского Владимира: «Народ наш совершил грех, — а грех требует искупления и покаяния. А для искупления прегрешений народа и для побуждения его к покаянию всегда требуется жертва. А в жертву всегда избирается лучшее, а не худшее. Вот где тайна мученичества старца-митрополита»[14].

Во многом эти слова оказались справедливы и по отношению к произнесшему их протоиерею. Террор только начал набирать свою силу, и первоначально чекистами были расстреляны перевезенные из Петрограда узники — бывшие государственные деятели империи: председатель Государственного совета Иван Григорьевич Щегловитов, министр внутренних дел Николай Алексеевич Маклаков, министр внутренних дел Алексей Николаевич Хвостов и сенатор Степан Петрович Белецкий. Выбор ЧК не случайно пал на эту группу лиц, но это предмет для отдельного исследования, выходящего за рамки нашей книги. Кроме светских лиц МЧК приговорила к расстрелу и несколько духовных. В глубине парка расстреляли епископа Ефрема, иерея о. Дмитрия Корнеева и старосту Успенского собора Николая Николаевича Ремезова.

Первые массовые расстрелы, о которых подробно сообщалось во всех большевистских газетах, состоялись на Ходынском поле и в глубине соседнего с ним Петровского парка. На языке казнивших чекистов они именовались «отправкой в Иркутск». Месторасположение участка для массовых расстрелов на Ходынке подтверждается архивными документами современного нам Главного тюремного управления, где в числе учреждений, подведомственных тогдашнему Московскому управлению принудительных работ, существует и так называемая Ходынская «концентрационная больница». Любопытного читателя мы отсылаем в Государственный архив Российской Федерации, к фонду 4042, описи 8. Для бесперебойного расстрела арестованных требовались все же постоянные помещения, и такое вскоре появилось у столичных чекистов. Для убийства заложников Московским советом им были отведены подвалы бывшей Военной коллегии и подвал будущих гаражей Автобазы НКВД № 1 в Варсонофьевском переулке. Расстрелы начались в нем с 1918 года. Очевидец свидетельствовал, что до расстрела палачи из Московской ЧК «высказывали глубокое удивление о. Иоанну Восторгову и Николаю Алексеевичу Маклакову, поразивших их своим хладнокровием пред страшною, ожидавшею их участью».

Террор, направленный против отдельных личностей, не решил бы всей проблемы подавления народного сопротивления безбожной власти. На место одного убитого подвижника незамедлительно вставал единомышленник и ученик, а на смену тому приходил другой. Необходимо было придумать систему осуществления массовых репрессий и охватить ими как можно большее количество недовольных среди народонаселения России. И такой способ был найден. Через некоторое время, после начала нового, 1918 года, по предложению Ленина в обиход карательной системы большевиков была введена новая форма общественных наказаний — «концентрационный лагерь», место, где содержались сотни и тысячи взятых в заложники граждан. Содержавшиеся в концентрационных лагерях люди были бесправны, лишены связи с внешним миром и подлежали расстрелу в случае необходимости.

В своих распорядительных записках Ленин не давал расширенных рекомендаций по обхождению с заключенными. Подразумевалось, что читающие его строки товарищи по партии прекрасно понимали, что их вождем им предоставлялась возможность действовать на свое усмотрение: «Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города». В другом распоряжении, предназначенном для немедленного практического осуществления, Ленин настоятельно требовал от исполнителей своей воли: «Необходимо обезопасить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях».

Под территорию лагерей ВЧК отводились пустующие земли за городами, брошенные или конфискованные баржи, здания монастырей или заброшенные промышленные учреждения: заводы и т. п. В древнем Соловецком монастыре, еще при жизни Ленина, возник один из самых известных северных лагерей, будущий С.Л.О.Н. (Соловецкий лагерь особого назначения). Туда в течение короткого времени были отправлены и там замучены десятки архиереев и протоиереев, сотни монахов, священников, а потом и великое множество мирян, присылаемых на Соловецкие острова для «перевоспитания». Русский художник Михаил Васильевич Нестеров сказал как-то, обращаясь к своему сокамернику в день получения тем приговора: «Не бойтесь Соловков. Там Христос близко». Трагический смысл добродушного на первый взгляд названия лагеря сполна отразили условия содержания заключенных. Изощренные издевательства, пытки, физическое уничтожение тысяч людей придали самому слову — Соловки — зловещее звучание.