Читать книгу "Рассекающий поле - Владимир Козлов"

Отвернулся, посмотрел за окно. Дорога все-таки – спокойное состояние. Ты уже ушел и еще никуда не прибыл, и куда ни глянь, на кого ни глянь, во всех узнаешь себя, каждого примеряешь. Привычка все примерять выдает деревенщину – это Сева и сам успел о себе понять. Мегаполис знает, что такое чужой. Сталкиваясь с чужим, ты не пытаешься проникнуть в его мир, не пытаешься примерить его на себя, ты говоришь себе: смотри, какой интересный вид, – затем, если есть настроение, разглядываешь его и уходишь. Либо же наступаешь на него, как на таракана. Ни секунды не думая о том, каков он, что он хотел сказать в жизни – то же ли самое, что и я? Это деревенщина думает, что весь мир примерно такой же, как он, что, если постараться, его можно понять и вместить. Горожанин не надеется быть понятым и понять первое встречное странное существо. А бабушка провинциалка смотрит на индусов, содрогающихся прямо на улице в тантрических ритмах, и волнуется, как бы внучки не встретили хулиганов.

А почему бы и не деревенщина?

Сева вдруг осознал, что голоден. Полез в сумку, достал прозрачный пакет, стал медленно жевать бутерброды с теплой от впитанного солнца колбасой. Смахнул крошки, и через минуту пришла дремота. Откуда-то вышла одна отложенная мысль.

Его ухода никто не заметил. Его никто не проводил, никто вослед не плакал, не просил присесть на дорожку. Никто не перекрестил ему спину, как – он знал это – часто делала мама. Не было никаких напутствий. Не случилось такого события, как уход Всеволода из мира, в котором он прожил два года. Не наработал он на это событие. Его исчезновение, на которое он обрек этот мир, ничем не выделялось из бесконечной череды его отсутствий по самым невинным поводам – а значит, и разговаривать пока было не о чем.

Уходишь? – Ну пока.

Вспомнилось, что несколько раз так прощался, четко осознавая, что не увидит больше человека, – и как будто упивался фантастически несправедливым несоответствием боли и этого бледного «пока».

Я смотрю в темноту-у.Я вижу огни-и.Это где-то в степи-и.Полыхает пожар.

Ох, правильную песню приберег режиссер на финал.

Он, я знаю, не спит:Слишком сильная боль.Все горит, все кипит,Пылает огонь.Я даже знаю, как болитУ зверя в груди.Он ревет, он хрипит.Мне знаком этот крик.

А ученый, конечно, удивил – откуда он знал, где я должен выйти?..

II. Женская глава

Без любви и без страстиВсе дни суть неприятны…

В. К. Тредиаковский. «Езда в остров Любви»

1

А во сне Сева стоял возле действующего героя кинофильма Данилы и комментировал его действия.

Вон Данила-то какой крутой. Совсем не напрягается, когда валит людей. Раскрывается прямо в эти моменты. Я бы так не смог, конечно.

Но что же это женщина за тобой не пошла, Данила? У тебя же долларов полные карманы, а на нищую несчастную женщину не хватило. Как так? Есть о чем подумать, – как считаешь?

Но нет, Данила не из тех, кто думает, – Данила действует. Вот ловит он в конце попутную машину – и бежит.

Ну тогда я за тебя подумаю. Так подумаю за тебя, дорогой Данила, что мало тебе не покажется.

Ты убог в своей силе, Данила. Ты – нехитрое образование. В одной руке пекаль, в другой – диск Бутусова, верный член посередине. Наверное, ты думаешь, что именно так и должен выглядеть мужчина. Ты не одинок в своем образе мыслей, не одинок. Однако выдам я тебе свою заветную мыслишку – вот эта некрасивая женщина, которая с тобой не пошла, по-моему, гораздо в большей степени женщина, чем ты – мужчина. Да, ты не боишься ствола, у тебя руки сильнее, но у тебя коленки трясутся от сложности, ты вон бежишь от нее, отстреливаясь из обреза, роняя пачки купюр, – а она живет с этой сложностью каждый день. У тебя бы мозг лопнул, если бы ты попытался представить, как она живет. Герой, обосраться аж.

Куда бежишь, Данила? В Москву? Весь Питер уже прохавал, да? Посмотрел бы я, как бы ты пеленки гладил для своей дочки.

От вида мужчин, от звука их голосов Севе делалось смертельно скучно. В их лицах и в издаваемых этими существами звуках, даже в манере чихать он различал тупорылую самоуверенность. Вот я, мол, как чихаю – чтобы, падла, стены содрогнулись! Это потому, что я настоящий, сука, мужик – со здоровенными яйцами! А сейчас я еще сяду жрать, и ты увидишь, как я буду жрать! А потом я еще пёрну, чтобы все слышали, как я необуздан! И заржу. А кому не понравится – завалю. Я, мать-перемать, слово свое держу!

Иди ты в жопу со своим словом, дебил. Если ты – мудак, кому какая разница, держишь ты свое слово или нет.

Режиссер-затейник заставил своего героя слушать «Наутилус», а не Ивана Кучина. Это он придумал, что такие герои бывают. А вот герой не врубается. Не доходит до него пока дух этой музыки, а он делает вид, что ему нравится. Врешь, Данила, – чего там тебе может нравиться? Что ты можешь знать о князе тишины? Вперся ты в культуру со своим зазубренным уставом, потоптался там как бы ради ссучившегося брата – и теперь линяешь в Москву. Монстр режиссера-франкенштейна развалился под действием внутренних центробежных законов в доказательство, что таких существ не бывает. Такие, как ты, на деле гораздо хуже. Они беспричинно злобны и жестоки. Не мы такие – жизнь такая.

Главным средством познания мира для Севы оказалась женщина.

2

Классные руководители отобрали учеников двух девятых классов для подготовки «Литературной гостиной», посвященной русской поэзии Золотого века. Всеволода выбрали ведущим от 9 «Б», от 9 «А» была прислана уверенная девушка Валентина. Сева знал о ее существовании, но внимания на нее не обращал.

Всеволод в это время был влюблен в одну из своих фантазий. Облегчало дело отсутствие контакта с объектом. Развитое приключенческими книгами воображение легко пленял зрительный образ, после чего Сева уже мог упиваться случайными улыбками и убиваться от рассеянного холодка. Это была простая и самодостаточная внутренняя жизнь, которая не пробивалась на поверхность.

Сосредоточившись на внутреннем камертоне, задавшем тональность любовного томления, он сидел в актовом зале на одном из обтянутых серым дерматином и сбитых в линию по пять кресел. На маленькой сцене шла репетиция, которая сейчас не требовала участия ведущего. В этот момент ему в ухо кто-то дунул.

Он повернул голову и увидел недавнюю знакомую Валю. Она сидела рядом, широко и нагловато улыбалась. Он продолжал смотреть.

– Потрясающая реакция! – довольно громко констатировала она.

– В смысле? – уточнил Сева.

– Просто, Всеволод, я еще не встречала столь спокойной реакции на вот это действие. Некоторые, должна я заметить, в ужасе вскакивали с кресел, – она говорила деловито и уверенно.