Читать книгу "Опасное увлечение - Керриган Берн"

— Вот мы и приехали, мисс Ли Кер.

Кучер открыл дверь, и сильный порыв холодного ноябрьского ветра подействовал на нее отрезвляюще.

— Осторожнее, ступенька.

Милли оперлась на протянутую им руку и подобрала юбки, прежде чем, ежась от холода, ступить на мостовую. Кучеру, душевному малому в красивом цилиндре и галстуке-бабочке по фамилии Хиггинс, она щедро заплатила. Ей подумалось: пусть он поспит хотя бы пару часов до рассвета, который уже скоро позолотит островерхие крыши Лондона.

Она икнула и поплелась к двери.

Бентли Драмл. Кретин. Больше ничего ей в голову не приходило. Сегодня она праздновала день своего невиданного триумфа. Возможно, высшие силы специально послали ей этого мужчину, смиряя ее гордыню в вечер апофеоза ее славы. Словно напоминая ей, что в этом мире с ней можно обойтись как с обычной шлюшкой.

Боже, а ведь она с ним вела себя именно так.

А то, что он ее отверг, еще сильней усугубляло ее падение. Господи, просто она была слишком романтична. Слишком сговорчива. Слишком…

Одинока.

— Мисс Ли Кер, вам помочь войти? — ласковым тоном, которым говорят с пьяными, невменяемыми людьми или маленькими детьми, осведомился кучер.

— Нет, благодарю вас, Хиггинс. — Повернув ключ в замке, она ввалилась внутрь и захлопнула за сегодняшним вечером дверь.

Ее квартира была невелика, но для центра просто роскошна. Войдя в комнату, служившую гостиной, Милли остановилась у приветливо горящего камина и дождалась, пока его тепло не согрело ее.

Она любила свой дом. Его стены драпировали шелка, привезенные с Востока, а в обстановке присутствовало все — от индийских подушек до антикварной мебели эпохи Людовика XIV и турецких кистей, воздавая дань уважения каждому цвету спектра и одновременно сохраняя баланс уюта и роскоши.

— Милли, дорогая, идите ко мне!

И Милли утонула в пухлой груди своей экономки, миссис Беатрис Бримтри.

— Ах, да вы же замерзли, как снежная баба, дайте я сниму с вас плащ, и я набрала ванну, когда мне сказали, что чествование уже близится к концу.

Если кто из них двоих и напоминал снежную бабу, то миссис Бримтри. Ее круглые дебелые груди были под стать всей ее фигуре, чья обладательница за модой никогда не гналась. Все ее тело, от щек до ягодиц, при каждом шаге колыхалось, к величайшему удовольствию ее вечно ненасытного мужа Джорджа, и после двадцати лет брака продолжавшего называть ее «молодкой».

— О, Би, не стоило меня так долго ждать, уже третий час ночи.

Милли попробовала было воспротивиться попыткам миссис Бримтри помочь ей снять плащ, но окончательно запуталась в складках, и экономке пришлось терпеливо, как девочку, ее раздевать.

— Ерунда, я все равно не заснула бы, пока не узнала бы все о вашем звездном дебюте на лондонской сцене.

Сморщив нос, экономка по заглушавшему шаги мягкому ковру направилась в свою комнату в задней части квартиры.

— Господи, да от вас разит джином, сигарами и неблагонамеренными мужчинами…

— Я, как обычно, провела вечер в компании всех троих! — хихикнула Милли, не желая, чтобы в ее словах послышалась хотя бы тень горечи. Ведь что ни говори, а ее премьера увенчалась невероятным успехом, а поэтому ей казалось, что ноги буквально земли не касаются.

И, похоже, подумалось ей, хорошее настроение ей помог вернуть джин.

— Как я понимаю, премьера была успешной.

— О, Би, меня вызывали на поклон трижды! — завертелась на месте Милли, а миссис Бримтри проверила температуру воды в глубокой медной ванне и добавила в нее немного лавандового масла. — Надо видеть, сколько в моей гримерке цветов — запах будто в теплице. Это было так волнительно, что сердце до сих пор бьется как сумасшедшее.

И это не имело никакого отношения к Бентли кретинскому Драмлу и его незабываемым губам.

— Якоб спит? — спросила Милли, в надежде стряхнуть оковы бархатных воспоминаний.

— Малыш заснул в вашей кровати только в половине второго. Он хотел сам вас поздравить и все рисовал вас в вашем костюме.

По дороге из ванной комнаты в смежную спальню губы Милли невольно расплылись в счастливой улыбке от знакомого чувства тепла и гордости. Приподняв полог кровати с балдахином, она наклонилась и ласково прижалась к покрытой нежным пушком щеке своего самого дорогого в целом мире существа. Ее величайшей радости и самой страшной тайне.

— Mój Syn[4]?

Якоб поднял голову, и его волосы цвета мокрого песка защекотали ей нос.

Милли взбила и без того чудовищно пышные перины, совсем утопившие худышку в горе неги.

— Я дома, коханый.

Так она называла его с младенчества. В их родной Польше это означает «любимый».

— Я тебя ждал… — пробормотал он.

— Я вижу.

Улыбаясь, Милли откинула с его лба прядь волос в надежде увидеть кроткий взгляд его оленьих глазок, но те были закрыты. Ее сладкий мальчик продолжал оставаться в плену волшебной страны грез, на самой ее границе, и отпусти она его, как он вновь немедленно погрузится в ее глубины.

— От тебя воняет, — сморщил нос он.

Ее улыбка превратилась в нежный смех, когда она поцеловала лоб, который только что открыла, и скатилась с пещеристой постели.

— Я собираюсь принять ванну, а потом приду и перенесу тебя в твою кроватку.

— Я проснусь… — проговорил он.

Доставая из платяного шкафа шелковый халат, Милли уже засыпала на ходу.

Пока она смотрела на сына, усталость начала потихоньку брать верх над алкоголем и возбуждением. Лучше принять эту ванну, пока она еще в состоянии.

Миссис Бримтри разложила полотенце, привезенное Милли из Парижа мыло и ароматное миндальное масло, которое та любила наносить на мокрые волосы, чтобы их расчесать, и на кожу, чтобы она стала мягкой.

— Идите к Джорджу, Беатрис, вы же знаете, он не любит засыпать без вас. Я слишком устала, чтобы разговаривать. Обещаю, я все расскажу вам за завтраком, это будет гораздо интереснее.

— Хорошо, дорогая.

Беатрис еще посуетилась, зажгла еще одну лампу, расправила халат и ночную рубашку и повесила их на ширму.

— Про моего Джорджа вы, конечно, правы. Он такой милый, слишком много пьет и чертыхается, но за это я его обожаю.

— Хорошо, передай ему от меня привет.

И Милли поцеловала Беатрис в зардевшуюся щеку и принялась расшнуровывать свой корсет с завязками спереди, а значит, не требующий помощи для того, чтобы его снять.

Милли разделась, но миссис Бримтри не уходила, а продолжала стоять, насупив брови.