Читать книгу "Человек тайцзи. Чжан Шаньмин. Путь мастера - Тимур Бордюг"

Невозможно представить, сколько раз за 50 лет тренировок Ван повторил каждое из движений, которые он показывает. Фамильные движения стиля чэнь, которые пятьдесят лет назад передал ему Чэнь Факэ, давно перестали быть для него чужими. Он сросся с ними, теперь это его манера двигаться, ступать по земле, поднимать руки, поворачивать корпус, держать спину и голову. Повторение за учителем – основа основ китайского тренировочного метода. Когда учитель показывает, надо смотреть. Когда правит твои движения – запоминать, а после – повторять до тех пор, пока показанное не станет частью тебя, пока не сроднишься с этими витиеватыми фигурами, запомнить которые, кажется, под силу лишь выпускнику балетного училища.

Довольно скоро выясняется, что критериев правильности выполнения движений всего два: Ван перестает или почти перестает делать замечания, а движение больше не кажется скучным. Получил рекомендации – и другие ученики, как и то, что говорит им учитель, в идеале, должно перестать существовать. Делать до тех пор, пока не придет удивление – что же тут скучного. Не скучают же, наверное, учащиеся плавать кролем, которым тоже предстоит освоить совсем немного движений: вдох, гребок правой, голова в воде, гребок левой, вдох, работаем ногами, вдох и затем бесконечное число повторений этой последовательности. А ведь в показанной Ваном «ходилке» движений едва ли не больше, чем в кроле.

Кто-то настойчиво тянет меня за рукав, поворачиваю голову и вижу, что это Ван. Он подходит к каждому из «ходоков», останавливает, знаками приглашает идти за ним и расставляет всех в шахматном порядке. Сейчас начнется самое интересное, Ван будет делать форму – последовательность движений, которые передаются от учителя к ученику поколение за поколением. В форме, которую китайцы называют таолу[13], заключен стиль, которому учит мастер, – работа корпуса, рук, ног, передвижения. В России Шаньмин показал нам вариант формы, который Чэнь Факэ преподавал, когда ему было уже за 70. Старый Ван же показывает ту, которой обучал молодой – 40-летний Чэнь Факэ.

Новое знание с трудом укладывается в голове, оно кардинально расходится с тем, что доводилось слышать от российских и западных преподавателей восточных практик – как йоги, так и многочисленных разновидностей боевых искусств. Ведь форма – это воплощение восточной традиции, то, что пришло из глубины веков, проверено временем и передается из поколения в поколение. Однажды открытые легендарными мастерами секреты передаются только путем прямой передачи, как говорят в Китае, от сердца к сердцу – в неизменном виде от учителя к ученику. Значение этих движений в том, что их столетиями выверяли практиковавшие адепты.

«Молодая» форма стиля чэнь между тем кажется знакомой и в то же время отличающейся от той, что нам известна. Она более сухая, чем наша, «старая», здесь больше резких движений, а часть красивых элементов сведена к более простым и невзрачным. Прикладным, как выясняется вскоре, когда Ван начинает показывать расшифровки каждого из движений, – захватам и освобождениям от них, заломам и удержаниям. Ван как-то объяснил разницу в этом подходе к обучению ушу и тому, который стал преобладать с середины XX века. «Раньше ушу занимались, чтобы научиться боевому искусству, теперь больше для здоровья, – перевел Шаньмин слова Вана. – Еще есть спорт-ушу, но это несерьезно, это уже не настоящее».

По сути, сколько мастеров – столько форм. Каждый, кто делает таолу по-настоящему, не только способен, но и должен ее изменить, говорит Шаньмин. Можно скопировать чужое движение, но когда человек делает форму своей, он неизбежно меняет ее под себя. Поверхностная разница в геометрии движений не важна, гораздо существеннее то, удается ли ученику следовать общим принципам тайцзи. «Ты есть рис – и сыт, я есть хлеб – и тоже сыт, нельзя сказать, кто есть правильно, – пускается Шаньмин в свои любимые аллегории. – Мастер не видеть разницу в движениях и сразу о ней говорить. Мастер говорить о сходстве».

Шаньмин не раз говорил, что рисунок форм, которые показывали ему учителя Тянь и Ван, заметно различался, но внутреннее наполнение было одинаковым. Более того, этот же закон сохранялся не только в стиле чэнь, но и в комплексах других стилей тайцзи – ян, у, сунь и других. С того момента Шаньмин для себя перестал поддерживать разговоры о различиях между школами тайцзи, которые неизбежно возникали в кругу его знакомых, занимающихся ушу. «Думай больше о различиях между стилями, и ты не добьешься успеха в тайцзи, – любит он повторять сегодня. – Чэнь, ян или стиль у – это как различия в цвете кожи и форме глаз, у всех они разные, но мы от этого не перестаем быть людьми. Сейчас для меня все, кто занимается тайцзи, – это мои братья по стилю».

Начавшись в семь-восемь утра, к одиннадцати занятия обычно заканчиваются и парк пустеет. Сначала на ушуистских полянках перестают заниматься, собираются в кучки и что-то обсуждают, а потом и вовсе расходятся, рассыпавшись по дорожкам, что ведут к выходам из парка Храма неба. Правда, у мастера Вана, приходящего раньше большинства ушуистов и приступающего к разминке в половине седьмого, рабочее утро подходит к концу уже в начале одиннадцатого. Раньше он жил в старом доме рядом со знаменитым парком, но несколько лет назад здание снесли, и Вану дали квартиру в новостройке километрах в десяти от того места, где он жил раньше. Закончив тренировку, Ван не торопясь идет к выходу из Тяньтань, где стоит его велосипед, без большого напряжения садится в седло и растворяется в заполняющем улицы Пекина потоке велосипедистов.

Машем Вану руками, поворачиваем налево и идем вдоль окружающей парк двухметровой каменной ограды. Тяньтань еще не отпустил нас, воздух напоен его дыханием – свежим, слегка влажным, мягким той особенной мягкостью, благодаря которой его хочется снова и снова вдыхать всей грудью. Дыхание это ощущается настолько явственно, что поневоле начинаешь искать, откуда взялось необъяснимое благоухание. Здесь, на проезжей части, кажется, что за забором скрывается густой тропический лес, но у нас перед глазами еще стоят пейзажи парка: ели и сосны, вытоптанные ушуистские площадки под деревьями и редкий кустарник, газоны той или иной степени пышности, асфальтированные и не очень дорожки при полном отсутствии буйных зарослей. В ответ на вопрос о том, откуда такой аромат на проезжей части в центре современного мегаполиса, Шаньмин выдает что-то короткое про «парковую ци».

Вот и зебра пешеходного перехода, она сейчас унесет нас прочь, на другую сторону тянущейся вдоль ограды парка улицы. Бетонные коробки – жилые кварталы современного Пекина, снисходительно смотрят, как приближается наша компания. Еще шаг – и под ногами выложенный плиткой тротуар, ступив на который вдруг понимаешь, что чего-то не хватает. Нет, мелочь в кармане, сумка, кошелек – все это на месте, просто дыхание Тянь-таня исчезло. Старый парк, в толще которого мы пребывали все эти часы, повидавший на своем веку много великих и не очень ушуистов, как-то незаметно уступил нас современному Пекину.