Читать книгу "Еврейское счастье Арона-Сапожника. Сапоги для Парада Победы - Марк Казарновский"

Ох, мама, мама!

Да и я не сидел сложа руки. Пригласил Ханельку в дом Бэлы-сороки. В нем она устраивала танцы для молодежи.

— Ну, скажите, что такого, молодые потанцуют да споют, да семечки потом пощелкают.

В общем, вы понимаете к чему все дело шло? Совершенно верно — к свадьбе. Нашей с Ханелькой, мы это сразу понимали, как только папа с мамой пригласили Кугеля на обед. Уже все стало ясно.

— Ай, ну что вы, что особенного. Не первый год соседи по улице. Так что зайдите к нам на гефилтефиш[33] как-нибудь. Например, завтра. Тем более — четверг. И к обеду. Мы рады будем. Так все, по-простому, по-местячковски.

Вот так папа, я слышал, приглашал семейство Кугелей.

«Ого, дело-то закручивается», — соображал я и попытался отмыть руки от дратвы, воска и подошвенной грязи.

Мама была такая молодая в эти дни. Такая красивая. Я видел, ею любуется не только папа.

Но дальше все пошло сложнее.

Был приглашен раввин, знаток свадебных церемоний. Не дай Бог нарушить что-либо из этого обряда, будь то покрывание невесты, обручение, благословления, разбивание стакана.

У меня лично голова пошла кругами. А Ханелька вообще сникла и как-то говорит мне:

— Арончик, милый, давай убежим к моим двоюродным. И будем там счастливы.

В общем пришлось «сдаваться». В том смысле, что необходимо было выполнить все традиции. Ко мне был приставлен местный балагур, бадхен[34], который просил три дня, чтобы меня подготовить.

— А работать кто будет? — тут же запротестовал папа.

Сошлись на двух днях и третьем — вечере.

Бадхен потихоньку просил меня утащить у мамы бутылку с вишневой настойкой. А водку он обещал обеспечить в достаточном количестве. Да и не было в еврейских местечках дома, где бы не стояла бутылка с вишневой настойкой. Обычно — в чулане. А вишневая настойка — это второй еврейский пенициллин. Правда, в описываемое время мы, евреи, этого еще не знали. Первый еврейский пенициллин — как известно — куриный бульон.

Конечно, обряд — дело сложное, поэтому мама наливку выдала.

— Вот теперь, Арончик, слушай внимательно, — произнес бадхен, наливая два граненых стакана. Себе и мне. И добавляя туда водки.

На мои робкие возражения, объяснял достаточно разумно. Мол, дело серьезное, и чтобы оно прошло без сбоев и въедливые раввины, особенно ортодоксы, не крутили нам бейцы[35] после всех церемоний, нужно подготовиться, в первую очередь, физически. А какая же это подготовка жениха без наливки с водкой. Когда же он узнал, что я и водку-то не пил еще ни разу, то почему-то очень обрадовался.

— Так это — прекрасно, Арончик, начнем сразу. Попроси только у мамы побольше фаршированных куриных шеек, и считай — свадьба у тебя в кармане.

И разъяснил мне — куриные шейки — для закуски, чтобы не опьянеть.

Доставлен я был домой бадхеном после первого «брачного» урока никакой. Реакция домашних была неоднозначная.

— Ой, и это мой сын! — запричитал отец, раскачиваясь и закрыв лицо руками, все-таки школа раввината (я-то не видел, что отец смеется, но это — неприлично, вот и закрыл лицо).

— Ой, погляди, жена, я таки вырастил алкоголика, который теперь уж точно пьет, как сапожник.

И раскачивался. Он качался вместе с табуреткой, столом, лампой, мамой, Ханелей, которая почему-то смеялась. Бадхен укладывал меня у дивана. Он укладывал меня у дивана. На коврик. — П-п-почему не на диван? — вопрошал я весьма разумно.

— Все равно свалишься, — отвечал бадхен. — Я — профессионал, не волнуйся, после первого урока все спят на полу.

Второй урок прошел лучше. Бадхен — теперь мой лучший друг — вел меня, обняв, но все-таки я уже шел сам.

И даже получил одобрение нашего войтека[36] пана Стася. Одобрительно наблюдая мое возвращение после «урока» с бадхеном, пан Станислав отметил:

— Ну вот, Арон, становишься не последним человеком в гильдии сапожников. Если бы не твой нос, я подумал, что это двое русских идут из корчмы нашего Нюмки Вайстрода, хе-хе. Не забудьте-то на свадьбу пригласить.

Вот наступил и этот «судный день». Я умолял друга бадхена о двух вещах: не давать мне сегодня наливки с водкой и, второе, не отходить от меня, подсказывая. Ибо мы с Ханелькой были серьезно напуганы. Я — больше.

Но — началось.

Уже стояла хупа[37]. Конечно, открытая. Ибо символизирует открытость и гостеприимство для всех, как когда-то шатер Авраама.

Не забыть бы войти в хупу первым. Это значит, учил меня мой бадхен, что я — в доме и жду невесту. И когда вошла моя Ханеля, то я чувствовал! Да, да, почувствовал — даю ей кров и одежду, и защиту.

— Теперь закрой лицо невесты, — шептал мне бадхен со спины. — Возьми вон со стола бадекен[38]. Да не стой столбом. Накрой невесту и не улыбайся по-идиотски. Ты что, все забыл? Арон, проснись!

Я видел, как наши мамы — моя и Ханелькина — вели Ханелю. Видел только ее глаза. Они не отрывались от моего лица, даже когда Ханелю семь раз обвели вокруг меня.

Вот, наконец, раввин читает благословение. Это я знаю, их два: над вином (бадхен шепчет: «Только пригуби, не вздумай пить!») и обручальное.

После этого я, наконец, вручаю невесте кольцо и сказать должен точно, не путаясь: «Вот этим кольцом ты посвящаешься мне согласно закону Моисея и Израиля».

Мои сестрички тихонько поют: «Аниль’доди, вэ доди ли»[39]. И я неожиданно успокаиваюсь. До такой степени, что начинаю различать присутствующих, родственников, друзей и даже знакомых цыган и венгров. Вот это — уже моя! моя настоящая свадьба.

Потом наступает черед семи благословений. Подходит конец церемонии.

Вот и стакан, который надо разбить. Только бы не промахнуться. Ура! Наступил правой ногой. Крики, конечно: «Мазл тов!!!»[40]