Читать книгу "Архив смертников - Александр Тамоников"

— Подожди, Макаров, ты меня запутал… — Начальник контрразведки сегодня неважно соображал. — Объясни, какое отношение вот это, — потряс он подлинным документом Орехова, — сочетается вот с этим? — придвинул он Алексею стопку фальшивых книжек.

— Никак, — ответил Алексей, — разные истории, товарищ подполковник. Радист, уверен, к диверсионной группе абвера не имеет отношения.

— А-а, — неуверенно протянул Крахалев, — так бы сразу и сказал…

— А я не сказал, Виктор Иванович?

— Тебя не поймешь, ты такого нагородил, без бутылки не разберешься… Ну, ты и погулял, Макаров! Тебя послушать — прямо свадьба… Почему со всеми не разобрался? Упустил этого, как его, Аннушкина, и с ним еще парочку?

— Виноват, товарищ подполковник! Их чертова дюжина была, а я один. Не уследил за всеми, каюсь. Я арестован?

— На два часа, — засмеялся Крахалев. — Сядешь в отдельной комнате и напишешь сочинение — как ты провел последние сутки. Со всеми подробностями, ничего не упуская. Личность Маргелова — поищем такого, возможно, реальный персонаж. В деталях опишешь Аннушкина — не только внешне, но и психологический портрет, на кои ты мастак. Твои предположения, где они могли бросить машину. Где ты оставил свою — это, вообще-то, казенное имущество, Макаров… Мы выясним, что произошло на тех складах, — и вообще происходило ли там что-то… А потом решим, наградить тебя или арестовать суток на шестьсот… Иди, Макаров, отдыхай. Голодный, поди?

— Очень, — признался Алексей, — даже вас бы съел. Меня еще не сняли с довольствия?

— Ой, иди в столовую, — отмахнулся Крахалев, — у них сегодня голубцы. Такие же, как наша контора.

— В смысле?

— Ленивые. Все, ступай, капитан, загрузил ты меня по самые гланды. — Крахалев как-то скептически уставился на стопку документов, разложенных веером: — Буду пасьянс раскладывать. Напишешь объяснительную… тьфу, докладную, можешь отдыхать до завтра. Да смотри, не налегай… на свои сэкономленные «наркомовские».

Голубцы в штабной столовой оказались не только ленивые, но также рыхлые и безвкусные. Качество компенсировалось количеством, но сытнее от этого не стало. Похоже, мясо разжижали не только капустой, но и черствым хлебом, подгнившей картошкой и еще какой-то огородной ботвой. «Неужели воруют? — размышлял Алексей, давясь произведением местных кулинаров. — Коммунизм еще не построили, а коммуниздят уже все подряд. Давно никого не расстреливали».

Баба Нюра в хате на улице Светлой, где он встал на постой, накормила лучше.

— Нарисовалось ясное солнышко… — ворковала пожилая женщина в платочке, снимая с печи горячие горшки. — Аж не верится, а мы-то с Дуней все глаза проглядели, все ждалки прождали, где же наш квартирант, почему так редко приходит, не случилось ли чего…

— Дела военные, баба Нюра, — бормотал Алексей, обгладывая ароматную куриную ногу и украдкой поглядывая на глуховатую внучку хозяйки, которая в крохотной спаленке застилала ему койку. — В штабе приходится ночевать, такая уж служба, не нами придумана…

Дуня за шторкой прыскала в кулачок, лукаво поглядывала. Эта «куриная глухота» (как с юмором величала баба Нюра недуг внучки — последствия взрыва в огороде снаряда дальнобойной артиллерии) была, пожалуй, ее единственным недостатком. Острая на язык, смешливая, миловидная, совсем молодая, а уже вдова — она нарисовалась в его кровати в первую же ночь постоя. Забралась, как змея, без одежды, прижала палец к губам, дескать, тише, незачем бабу Нюру будить, — а потом закатила ему такую «постельную сцену», что он начисто забыл про усталость и узнал много нового! Дуня покинула его «клоповник» лишь в середине ночи, сыто мурлыча, вся такая довольная, призывно виляя бедрами. На следующую ночь визит повторился. Потом она надувала щеки, когда приходилось ночевать на службе, и расцветала, когда он появлялся. Баба Нюра давно уже все поняла, махнула рукой и разве что свечку не держала. Вот и сейчас — поел, составил грязную посуду в тазик (не мыть же, когда в доме две бабы), сладко потянулся. Хозяйка погремела посудой, удалилась в огород. И как Дуняша дотерпела! Примчалась, вся такая одухотворенная, дрожащая — и ведь не объяснишь, что дико устал и душа в запустении. Стащила сарафан, улеглась ему под бок и уставилась так трогательно, что сердце сжалось, а руки сами отправились в поход…

Поспать до вечера удалось урывками — час или полтора. А вечером в дверь забарабанили, и Дуня поскучнела, расстроилась. Нарисовались все трое — члены лично им скомплектованной группы. Саня Шевченко — рослый, улыбчивый, родом из Подмосковья; ершистый, с крючковатым носом иркутский сибиряк Вадим Мазинич и молодой, не боящийся холодов уроженец Воркуты Николай Одинцов. Всех парней он нашел в армейской разведке. Долго изучал дела, послужные списки, личные пристрастия. И с тех пор ни разу не пожалел. Уже полгода работали вместе, научились понимать друг друга с полуслова. Вот только вчера не повезло — не туда их отправили, куда бы хотелось…

Они ввалились в хату бесцеремонно, вели себя раскованно, топали сапогами. Мускулистый Шевченко взгромоздил на стол вещевой мешок.

— Так, надеюсь, все помнят, как вести себя в приличном обществе? — предупредил Алексей.

— А что такое приличное общество? — озадачился Одинцов, украдкой подмигивая надувшейся Дуняше.

— У нас сегодня повод, — важно сказал Мазинич, отодвинул Одинцова и извлек из вещмешка бутылку водки. — Помнится, на днях у одного из нас был день рождения — юбилей, так сказать, а мы были столь заняты, что прошли мимо.

— Ну, был, — смутился Алексей. Тридцать лет исполнилось четыре дня назад, но война закрутила, не до юбилеев.

— Тогда позвольте вручить юбиляру этот памятный подарок. — Мазинич поколебался и вытащил вторую бутылку. Потом начал извлекать консервы, хлеб, трофейные немецкие галеты, причудливую колбасу, изогнутую баранкой. — Ты пойми, командир, сегодня, может быть, единственный вечер, когда мы можем спокойно посидеть и по душам пообщаться. Что будет завтра, только Ставка Верховного Главнокомандования знает.

— Баба Нюра, осталось что-то с обеда? — повернулся к женщине Алексей. Странно устроен русский человек: устал, как собака ездовая, хочется отдыха, покоя, чтобы никто не трогал, а вот придут друзья, достанут бутылку (а лучше две), поставят перед фактом — и где та самая усталость?

— Батюшки, ну, конечно, как же не уважить людей? — всплеснула руками баба Нюра, сделала «тайный» знак Дуняше и убежала хлопать шкафами.

Дуня вздохнула, ушла на свою половину, стала там зачем-то щелкать застежками чемодана.

Товарищи перемигивались, ржали, наблюдая за Макаровым. Он никогда не хвастался своими амурными похождениями, но разве что-то утаишь от опытных оперов?

— Я не понял, — нахмурился Алексей, — приказа зубоскалить никто вроде не отдавал. Так что помалкиваем в тряпочку, товарищи офицеры, и держим свою больную иронию при себе. Сами не лучше.

— Хуже, — кромсая ножом разведчика колбасу, сказал Одинцов. — Помнишь медсестру Клавдию Ульяновну из второго медсанбата? Не хочу показывать пальцем, но вот эти двое второго дня навестили ее с полевыми цветами. Как бы по делу заехали — больного замполита навестить… Мне лейтенант Ряшенцев по секрету рассказал…