Читать книгу "Юби: роман - Наум Ним"

– Дима, у тебя еще бывают припадки?

Угучу так хотелось понравиться ей, так хотелось угодить, что он кивнул, сглатывая слюну и даже не понимая о каких таких припадках идет речь.

– Удостоверился? – повернулась Надежда Сергеевна к мужу. – Никаких кентавров – это элементарная забота о безопасности.

– Ну какие припадки? Какие ты выдумала припадки? – загудел-запротестовал Йеф. – Я был у врача, смотрел медицинскую карту. Припадки были у него невесть когда – в младенческом возрасте. С тех пор все нормализовалось…

– Но он же сам подтвердил.

– Он просто не может тебе возразить… Как и я, кстати…

– Ты очень даже напористо возражаешь…

«Вот с тех пор она меня и невзлюбила, – вспомнил ту давнюю непонятку Угуч. – Наверное, до сих пор ждет, когда я грохнусь в припадке».

Можно написать Надежде Сергеевне письмо и все объяснить… Понадобится очень большое письмо – такое большое, какого Угучу никак не написать… А еще можно все, что нужно, нарисовать на картинке. Можно и на нескольких… Так даже лучше – на рисунке все сразу видно, а письмо пока еще прочтешь слово за словом…

Угуч направился в свой закуток котельной, где были запрятаны его личные вещи – не выданные интернатом, а личные, свое богатство: книжка со сказками и разные огрызки карандашей, среди которых даже один химический. Вот бумаги не было, но Угуч что-нибудь придумает…

* * *

В котельной у Григория Недобитка за дощатым столом, давно забывшим свое гордое рабоче-крестьянское название «верстак», уже бузила разгоряченная компания. На столе кучковались здоровенные бутыли, называемые «фугасами» или «огнетушителями». Угуч знал, что внутрь этих тяжелых бутылей заливали чернила, а потом разливали по стаканам и пили, ругаясь по-всякому…

– Вот это отрава, – аккуратно выдохнул Степаныч, удержав тошноту внутри. – На свете и продукта такова не растет, из чего это делают…

– Отрава, – согласился завучев муж Алексей Иваныч, электрик и ремонтер широкого профиля, почти такой же рукастый, как и Григорий. – Лютая отрава, а народ усе адно давится в очереди – только б ухапать. Если бы знакомый рабочий с магазину со учора еще не оставил, то так бы и не добыл…

– Это не народ, – не согласился Степаныч, – это отребье. Народ у нас мозгастый и давно уже кажны сабе измозговал удобный агрегат… чтоб не гробить здоровье ихней химией… Вот скажите, Федор Андреич, – обратился он к директору интерната, – на кой ляд надо было изничтожать тот нужный и хитрый аппарат, что мы с Григорием соорудили?.. Мы же его по всем правилам да еще со своими находками… Это ж был всем приборам прибор – хоть на выставку отправляй…

– Ну прям как дети, – удивился директор. – Тут КГБ, можно сказать, под самыми окнами рыщет, вынюхивает все про все, а они – самогонный аппарат… И это в наше сложное время…

– Ваша правда, – согласился Степаныч, – да только Недомерок не за нами ведь дыбает… Нам-то чего ховаться да скрытничать?..

– А то ты не ведаешь, – осерчал Федор Андреевич. – Оне весь сор подбирают, все и на всех, чтобы потом на любого надавить и заставить кого свидетелем выступать, кого показания подписывать…

– А чаго мяне застауляць? Чаго? – зачастил вмиг протрезвевший Степаныч. – Я ни при чем…

– Вот для того и надо было уничтожить ваш агрегат, – подвел черту директор, – чтобы все ни при чем…

– Хоть бы хутчей уже этот Недомерок захомутал нашего Ильича, – вздохнул Алексей Иванович. – Совсем жизни не стало: ходи да оглядайся…

– Давайте повторим, – облизнул Степаныч пересохшие губы и принялся разливать, звякая горлышком фугаса по стаканам.

– Погодите, мужики, – остановил собутыльников директор. – Давайте о деле договоримся.

– Чего такого? – не понял Григорий.

– Нам требуется, – задиктовал будто детям на уроке директор, – требуется как можно быстрее организовать наше школьное отделение всесоюзного добровольного общественного движения «Трезвость»… Я же с этим пришел, – удивился он, – как можно было забыть?..

– Я думал, шутка такая, – хихикнул Григорий. – Ну, пусть будет отделение… От нас-то чего требуется?

– Вступить надо, – объяснил Федор Андреевич, – заплатить членские взносы, выбрать председателя, составить план мероприятий…

– Каких мероприятий?

– Ну рейды там… по винным отделам, чтоб все по правилам у них…

– Вот это хорошо, – обрадовался Степаныч. – Не надо будет в очередях давиться… Не боись, Андреич, вступаем все как один, а старшыней избираем евонную жонку. – Он показал на Алексея Иваныча. – Она привыкшая к бумажной работе, она это дело любит, а мы согласные… – Он поднял стакан, приглашая присоединиться.

– Значит, за общество «Трезвость»! – хохотнул Григорий, выдохнул и с бульком влил в себя стакан густого зелья.

– Тогда я пошел, – поднялся директор, поставив опорожненный стакан. – Беготни еще…

– А все жиды, – свернул на привычное Степаныч, когда за директором закрылась дверь.

– А они тут при каких делах? – отмахнулся Григорий.

– А кто споил наш народ? Они и споили. А когда уже никак, устроили эту свистопляску со змаганьем[4] за трезвость. Это же как… – Он не находил убедительного аргумента. – Как напоить вечером, а по утру опохмелиться не дать…

– Так это же Горбачев затеял – за трезвость, – не согласился Григорий. – А он природный русак.

– Не скажите, – вступил Алексей Иваныч, любивший по ночам послушать глушилки на частотах западных радиостанций. – У Горбачева первым советчиком некий Яковлев – носастый, брылястый и бровастый…

– Так то ж Брежнев, – удивился Степаныч. – Точный портрет… Так ен же помер…

– А откуда у него такая фамилия – Яковлев? – Иваныча не собьешь. И говорил он, как его жонка на уроках в начальных классах: задавал вопрос и неспешно отвечал на него, закатывая глаза. Не говорил, а наставлял. – Несомненно, что его пращур был просто Яковом и, как тогда было у них принято, спаивал нас. А теперь вот этот правнук того Якова насоветовал Горбачеву войну за твярозость…

Снова налили и выпили, молча прикидывая, как бы половчей вырваться из-под всех этих еврейских напастей: то с водкой воюют, то КГБ приваживают на свою и чужие головы, – никакой жизни…

Скрипнула дверь, и вошел Йеф-Ич, щурясь по сторонам и плохо различая с солнца сумрак внутри котельной.

– Дима здесь? – спросил он у всех сразу.

– Там, – кивнул Григорий в угол за котлами.

– А вот скажи мне, Ильич, – остановил Йефа Алексей Иванович сильно покачивающимся голосом. – Чернобыль – это серьезно или так себе – пужають?..

– Очень сейезно, – ответил Йеф. – Там же юди погибйи… и еще многие-многие погибнут, а как много будет тех… – Йеф старался выбирать слова, в которых он не спотыкался, – …кто измучается недомоганиями… всякими.