Читать книгу "Умереть, чтобы проснуться - Пол Перри"

Стоя рядом с ним в загробной жизни, как же я теперь понимал его личную трагедию!

Из-за жестокого обращения отца я не мог видеться с теми моими друзьями, которые, как он считал, оказывают на меня дурное влияние. А если я пытался ослушаться, то подвергался риску физического наказания, для которого мой отец, не задумываясь, пускал первое, что попадалось под руку. Меня постоянно оскорбляли. Меня проклинали несколько раз на дню. Каждый день он называл меня «идиотом», «дураком», «бестолочью» или того хуже. Неужели он не мог добиться от меня своего добром? Я спрашивал мать, почему у отца такой характер, но она была немногословной. Разумеется, она за меня боялась, но молчание было безопаснее для нее самой.

Но даже у самого тоненького бутерброда есть две стороны. После последних побоев мой отец изменился, и эти перемены пошли мне на пользу.

На следующий день после злополучного звонка директора школы мой отец будил меня ежедневно в четыре часа утра и заставлял читать и решать математические задачки. В эти ранние утренние часы он оставался со мной и следил, чтобы я не заснул. Опасаясь очередных побоев, я старательно зарывался носом в книги и вскоре сам уже с нетерпением ждал занятий. Помимо домашних заданий, в эти предрассветные часы интеллектуальной работы я с упоением читал и дополнительную литературу. Когда в одном из учебников истории я нашел упоминание о греческих философах, то принялся изучать их труды самостоятельно. Вскоре я начал задаваться риторическими вопросами, которые мучили человечество не одну сотню лет. Что такое душа? Что такое сознание? Зачем мы приходим в этот мир? В чем смысл жизни?

Когда я попытался поговорить об этом с отцом, он укоризненно покачал головой. После бегства из области, где сегодня находится Пакистан, он возненавидел религию во всех ее проявлениях и полагал, что эти вопросы относятся к религиозному мышлению. «Читай книги. Может быть, найдешь для себя ответ, — сказал он. — Больше посоветовать ничего не могу». Итак, я принялся самостоятельно изучать Библию, Коран, Бхагавад-гиту и священные тексты индуизма. В конце концов, меня так заворожили эти сочинения, что я втайне ото всех решился бежать в Гималаи и принять монашеский обет.

Ранним утром я сел на автобус и вскоре предстал перед настоятелем индуистского монастыря. Это был ашрам Рамакришны. «Хочу быть святым человеком, — заявил я. — Хочу быть монахом».

Настоятель внимательно выслушал мою просьбу и сказал, что мое время еще не пришло. Когда я бросился перед ним на колени, он рассмеялся от всей души, как это умеют только монахи, и велел своему секретарю, чтобы меня накормили и уложили спать. На другой день он провел надо мной обряд духовного посвящения для мирян и отправил обратно домой в Дели.

Когда до отца дошло, что я натворил, он обиделся и рассердился.

«Не понимаю, — сказал он. — Принять монашеский обет — значит умереть для своей семьи. Почему ты хочешь умереть для своей семьи?»

Он был прав. Новообращенные монахи получают новое имя и новое имущество, а их прежнее имущество сжигают на погребальном костре. Этот обряд символизирует новую жизнь, которую они выбрали, и означает, что они обрубили связи с родной семьей.

«Ты нас больше никогда не увидишь, — продолжал отец. — Ты этого хочешь?»

Я не смог объяснить ему, в чем дело. Я хотел бежать не из семьи, а от него. Я уже учился в мединституте, но по-прежнему жил дома. Я устал ходить на цыпочках и бояться, что он наорет на меня, устал после института прокрадываться в дом и шепотом спрашивать мою мать, в каком он настроении, и только потом говорить: «Папа, привет». Но была еще одна причина, из-за которой хотелось сбежать. Я искренне хотел постичь духовную истину и был уверен, что мой отец не способен ее понять.

И вдруг такое. Отец спасал меня от ада!

С этой мыслью я взглянул на него, и тогда во мне проснулась надежда. Он был тем же самым, но в то же время другим. Он был похож на человека, умудренного любовью. Он был похож на человека, чьи глаза видели Бога. Истинное знание, что дается каждому в загробной жизни, помогло мне понять его и взглянуть на него другими глазами.

Я смотрел в его глаза, и мое каменное сердце плавилось от любви. Я увидел человека, который был поистине наполнен миром и покоем.

Он не проронил ни звука. Вернее, мы читали мысли друг друга, причем мгновенно.

Впервые я понял, что его отец третировал его так же, как он третировал свою семью. В моей голове пронеслись видения его страданий в детском возрасте, и мне была понятна его боль, потому что меня тоже жестоко били.

«Желание всех наказать так ничтожно!» — подумал я.

«Как и гнев, — сказал отец. — Гнев, как правило, вызван не каким-то событием. Он передается от отца к сыну. Если ты это поймешь, то сможешь остановить гнев, сможешь выбирать, сердиться ли тебе».

Я увидел своего деда. Дедушка был моложе и сильнее того, каким его запомнил я. Он тоже видел Бога. Его не смутило признание моего отца, что гнев передается в нашей семье по наследству. Он кивнул головой в знак согласия, и в этот момент мне стало понятно, что его жизнь тоже была полна боли. Я знал, что за его спиной тоже стоят предки, и каждого переполняет гнев их отцов. Я ощущал их незримое присутствие, понимал их и питал сочувствие к тому поколению, которое заразило гневом меня и отца.

Теперь я ощущал сочувствие своего отца.

«Не передавай гнев своим сыновьям», — попросил он.

Мой взгляд был смущенным. В его ответном взгляде были любовь и доброта. Как я перенял самое худшее от моего отца, так и он перенял самое худшее от своего. Эта мысль пронеслась в моей голове подобно молнии, и я увидел целую череду своих поступков, когда предпочел разгневаться, а не поступить разумно.

«Суждено ли мне вернуться к живым?» — спрашивал я себя. Если суждено, то надо сосредоточиться на любви. Я должен разорвать этот порочный круг гнева в моей семье!

Я посмотрел на отца. Беззвучно, не шевельнув губами, он произнес истину, которую я никогда не забуду. Очевидно, что эти слова исходили из Божественных сфер: «Мой сын, если ты не будешь обманывать себя, о тебе позаботятся Бог, Божественное и Вселенная».

Я вспоминаю его последний день. Это было двадцать лет назад, в Калифорнии, когда он лежал на смертном одре после операции на сердце. Он ловил ртом воздух, надеясь прожить чуть дольше. Ему кололи морфин, чтобы облегчить предсмертные страдания. Когда он умирал, я напоследок коснулся его ног.

Теперь я лицезрел его в загробной жизни — человека, примирившегося с самим собой, человека, понявшего универсальную истину: все сущее есть любовь. Он уводил меня от ада по туннелю, где на стенах виднелись лица из моего прошлого — не только моего недавнего прошлого, но и того, где не было еще меня, но были мой отец, отец моего отца, отец отца моего отца и так далее. Я проходил сквозь строй предков, которые радушно приглашали меня перейти с ними в другую реальность.

Я проваливался в туннель, и руки предков радостно тянулись ко мне и подталкивали меня вперед. Я повернулся к отцу. Я хотел поблагодарить его за чудесное избавление, но его уже не было.