Читать книгу "Андрей Первозванный - Александр Грищенко"

И когда Иоанн проповедовал крещение, Андрей, видя его равноангельский образ жизни и поревновав его благородству, стал его учеником. А когда Иоанн перстом указал на Христа и сказал: «Вот Агнец Божий, который берёт на Себя грех мира», — Андрей, услышав и увидев это, оставил Иоанна и последовал за Иисусом. И приведя своего брата, показал ему Христа, Который переименовал того в Петра. Когда же Иисус ушёл в пустыню, где Его искушал дьявол, Пётр и Андрей вернулись восвояси и занимались рыболовством. Вернувшись из пустыни, Иисус тотчас призвал их, и они, оставив всё, последовали за Ним. Пётр был весьма горяч духом и полезен для выходов по мирским нуждам, а Андрей кроток и немногословен. И после кончины своей тёщи Пётр передал свою жену Богородице».

— Удивительная забота о тёще! — не преминул заметить вечный холостяк Никифоров. — Она упоминается у Матфея и Марка — как Иисус исцелил её. А о тесте в Евангелиях ни слова. Но чьё имя нам сообщает Епифаний? Одного только тестя, который оказывается ещё и братом Варнавы. Тёща опять остаётся безымянной. И дети Петра тоже. О них, кстати, нигде больше не сообщается.

Григория же насторожило другое:

— Ещё Епифаний совершенно обходит молчанием призвание вместе с Андреем второго, безымянного, ученика. И подробности о семье Андрея и Петра довольно странные. Почему из колена Симеонова? Оно жило на юге, а не на севере у Галилейского моря, да и к тому времени давно перестало существовать: то ли поглотилось коленом Иуды, то ли оказалось среди десяти исчезнувших колен, хотя… Насколько я помню, где-то в еврейской Аггаде говорится, что к этому колену принадлежат все нищие евреи. Не потому ли оно связывается с бедняком Ионой? Тогда это предание о семье Андрея и Петра может быть очень древним.

Но тот ли самый текст, повествующий о палестинской жизни апостола — до и после призвания, — содержался в первой версии Епифания? Неужели никакие больше евангельские сюжеты, в которых мелькал Андрей, не привлекли его внимание?

4. ОТКРОВЕНИЕ НА ЕЛЕОНСКОЙ ГОРЕ

В канун Рождества, отслужив в Святой Софии литургию при великом стечении клира и мирян, патриарх созвал в большом зале своего дворца двести семьдесят митрополитов, епископов, игуменов столичных монастырей, священников, диаконов, простых монахов и прочих верных чад Христовой Церкви. Тёмными переходами из сияющей Великой церкви, мимо библиотеки, в полном молчании стекались к Никифору почитатели икон, чтобы общими усилиями, забыв о бывших некогда между ними разногласиях, взаимных упрёках и ожесточённых спорах, дать отпор вновь поднимающей голову ереси, в которую — словно не было Седьмого Вселенского собора с его анафемами! — снова втягивал своих подданных император. Поговаривали, что он с завистью вспоминал судьбу царей-иконоборцев, особенно первого из них — своего тёзки: все они, победоносные полководцы и любимцы войска, умерли своей смертью, облечённые императорской властью, а последовавшие за ними иконопоклонники терпели военные поражения, лишались власти и были убиты: Константина, зверски ослепив, свергла собственная мать — царица Ирина, которую отправил в ссылку узурпатор — логофет Никифор, павший затем в бою с болгарами; сын его Ставракий, раненный в том же сражении, был смещён своим зятем Михаилом и не надолго пережил свой позор, а Михаила, наголову разбитого теми же болгарами, сверг сам Лев, — и теперь он не хотел повторить их судьбу, тем более что, согласно пророчеству, вычитанному им из Сивиллиной книги, он также будет убит, причём в день Рождества Христова. Именно поэтому, зная о страхе Льва перед этим днём, патриарх Никифор и пошёл на решительный шаг, чтобы положить конец иконоборческим поползновениям государя.

Разобрав первым делом все доводы иконоборческого кружка, работавшего в императорском дворце, и полностью их опровергнув, Никифор воздел над собой образ Христа Халкитиса, осквернённый недавно солдатами и снятый с парадных ворот императорского дворца, благословил им собравшихся и воскликнул:

— Вот Он — вновь оплёванный и иссечённый! Не это ли истинное свидетельство Боговоплощения, которое мы празднуем сегодня? Не это ли видимый знак живого Его присутствия в мире? Изобразимость и зримость Божества — разве не столь же великое чудо, как и словесное откровение, дошедшее до нас через Писание? Помните, что возвещал о последних временах Тот, Который здесь изображён? Не к ним ли мы приближались, когда гнали нас и убивали при безбожных Льве Исаврийском и сыне его Константине Навознике? Ибо сказано Христом на горе Елеонской при виде Иерусалимского храма — и мы повторим Его слова близ храма Божией Премудрости: «Восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; всё же это — начало болезней. Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Моё; и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасётся». Итак, к стойкости и терпению призывает нас Господь, и да не смутимся беззаконием лжепророков и ересеучителей, среди коих первый — Антоний, прозываемый Кассимата, митрополит Силейский, — и да будет низложен он и все, кто с ним находится в общении. Вопрошаю вас, честные епископы, пастыри, отцы и братия: достоин ли Антоний своего сана?

— Не достоин! — раздался единодушный ответ собора.

— Воистину недостоин! — продолжил Никифор. — Еретику и иконоборцу Антонию, бывшему епископу Силея Памфилийского, — анафема!

— Анафема! — подтвердили участники собора.

Находившийся среди братьев-студитов монах Епифаний испытывал, как и все вокруг, необычайное волнение: никто не знал, как ответит на решения сегодняшнего собора император, признает ли низложение Антония и проклятие его иконоборческому кружку. А что если — нет? Тогда снова, как и полвека назад, — сожжение икон, публичные бичевания духовенства, клеймения, ссылки?

Но и посреди этого судьбоносного собрания мысли о своём учёном труде всё равно никак не оставляли Епифания. Процитированное патриархом пророчество Иисуса из Евангелия от Матфея напомнило ему и о параллельном месте из Марка: слова Спасителя совпадали в них почти полностью, но Марк передал одно важное обстоятельство — назвал имена апостолов, присутствовавших при этом знаменательном событии. Если у Матфея сказано просто: «Когда же сидел Он на горе Елеонской, то приступили к Нему ученики наедине и спросили…» — то у Марка добавлено: «…спрашивали Его наедине Пётр, и Иаков, и Иоанн, и Андрей». Ни у кого из толкователей не находил Епифаний объяснений тому, почему лишь у Марка названы имена апостолов, которым открыл судьбы мира Сам Иисус, — и только сейчас догадался: «Ведь апостол Матфей не был свидетелем того откровения, потому и не мог сообщить поимённо о тех, кто был тогда с Иисусом. А Марк, по словам Папия Иерапольского, которому доверяли все древние писатели, — Марк был учеником и переводчиком Петра и в точности записал всё то, что запомнил из его рассказов».

И действительно, Андрей и Пётр, «сыны грома» Иаков и Иоанн Зеведеевы, ближайшие ученики Христа, первые получили откровение о конце времён, как первыми и были Им призваны. О той же четверице апостолов читал Епифаний и в «Очерках» Климента Александрийского, по очень старому, ещё папирусному, списку, хранящемуся в Студийском монастыре: Климент сообщал, что Христос крестил одного только Петра, Пётр — Андрея, Андрей — Иакова и Иоанна, а они — всех остальных апостолов.