Читать книгу "Мой милый Фантомас (сборник) - Виктор Брусницин"

Допустимо сказать, возникшей панике способствовал коварный мрак, который почему-то не особенно умиряло резво разраставшееся зарево. Все поступали вразнобой: ансамбль рассыпался — кто соскочил в партер, кто метался по сцене — то же самое происходило с народом внизу. Фирсов бросился в эпицентр, тушить, за ним Зазулин, еще кто-то, — куда там, пожар бушевал. Да и чем гасить? Иван Ильич орал относительно огнетушителя, однако неизвестно где тот находился, да и вряд ли уже способен был помочь. Это метание организовало всполошенные, юркие тени, что добавляло жуть в общую картину.

Ужаса добавило то, что оказались заперты двери — так Таисия Федоровна велела Мише с мотивом не пускать посторонних, а он оставил ключи в обычной одежде, которая висела в помещении за сценой, и таковое было насмерть отсечено огнем. В довершение, окна были закрыты ставнями — обычная вещь во время киносеансов и концертов, дабы изолировать внутренность от света и бесплатных зрителей. Пока их открывали, пока Витя Куманин высаживал двери, пламя распоряжалось уже половиной домины…

Этот обрушившийся мрак, смешение чувств, Миша прянул в зал. Здесь царила суматоха — его пихнули, бесхозное женское тело уронилось, парень согнулся поднимать. Кутерьма, свалка, паника. Дурной визг, ор, кашель и хрип резали уши. Картина происходящего была завидно сумбурна: слышались истерические команды и возгласы, кто-то что-то крушил, в клубах пламени и дыма — старое, пропеченное ветрами строение взялось, как трут — мельтешили неузнаваемые тела, падали, путаясь в непривычных нарядах.

Вдруг Михаил увидел, некая фигура метнулась к сцене, в самый очаг — Маша, вне всякого сомнения — следом другой организм, Семенов различил шикарный костюм, Герасим. Мария уже вскарабкалась на сцену — впоследствии она мотивировала поступок тем, что вознамерилась спасти скрипку Марианны (та визжала в истерике: «Гады, верните инструмент — ему цены нет!»). Возможно, пастух хотел предотвратить ее опрометчивость — такое позже просматривалось в осмыслении происшедшего Семеновым — но весь ход развития событий не позволил в те мгновения допустить, что Герасим способен на что-либо положительное. Едкий и слепящий дым, общая опасность и бесподобный ажиотаж, кратко говоря, чрезвычайное воспаление нервов заставили характеризовать действия вокалиста как покушение. И действительно, Герасим грубо уронил Машу, подмял под себя — никак иначе это не выглядело. Голова Семенова взорвалась. Ринулся. Под руку попал стул, таковой опустился на затылок воздушного акробата.

Мишу поразил кашель и нестерпимый жар. Он озлобленно стащил обмякшего врага и повернул лежащую лицом вниз Марию. Та от прикосновения Герасима и общей обстановки состоялась лишена сознания, безвольное тело было покорно, Михаил с трудом, заметим, и неловко принялся взгромождать его на плечо. Однако сверху сорвалась пылающая кулиса и плавно опустилась прямехонько на голову девушки. Семенов неаккуратно, где уж тут расторопность, бросил туловище на пол и принялся сбивать огонь пиджаком — ей богу, у нее зашлись волосы… Пламя унялось. Уже не имея ни возможности дышать, ни сил, чтобы поднять, Семенов нехорошо, не зная за что ухватить и стаскивая одежду, как мог поволок тягучее существо — скорей, извлечь из пробирающего пекла. Он уже ничего не видел, действия вершились инстинктом… Сумел бы завершить дивертисмент парень самостийно? — неизвестно, однако его подхватили, как и пострадавшую — дверь к тому времени уже распахнули.

* * *

Подбиваем баланс… По гамбургскому счету, город остался без определенного сегмента искусства, которым намеревался обеспечить его актуальный населенный пункт. Счет приватный: клуб сгорел начисто, обзавелись обугленным трупом Герасима. Ожоги разных степеней получили шестеро: у Марии очень серьезно было обожжено лицо, справедливости воздать, красота пошла насмарку (Марианна выскочила целехонькой одной из первых — ну, скрипка, тут не до материй); такой же стадией ожога — руки, главным образом — получилась наделена Таисия Федоровна (какой веселенький тандем); рыжий студент, спасая набедокуривший аппарат (не находилось сомнения, огонь возгорелся вследствие замыкания в механизмах — трансформатор и усилитель — к которым змеились провода самодельной электрогитары студентов) хорошо повредился; приобретения остальных смотрелись менее впечатляющими. Миша разжился приличным отравлением и, похоже, несколько попятился умом, ибо периодически впадал в беспамятство и горячечно бормотал: «Антея арестовать». Новенькая районная больница, обслуживающая пару десятков селений, была плотно оккупирована нашими (здесь еще присутствовал Саша Старицын, Светка уже отлучилась). «Леший завелся, не иначе», — проницательно выразился по этому поводу главврач.

На второй день после приключения Иван Ильич жестоко напился и сидя перед стаканом с безумным взглядом повторял фразу, сказанную накануне катастрофы в избе Боковых: «Да гори оно синеньким…» На третий в деревне поселился городской следователь.

* * *

Ну что, маховик берет подлинно нешуточные обороты. Куда уж взять — натуральный следак: где видано, чтоб в селе проводили столь капитальные мероприятия сыскного качества.

Итак, старший лейтенант Соловьев Андрей Павлович. Право, к двадцати пяти годам парень сложился недюжинным. Ревностный спортсмен, отменной культуры представитель и умница. Данные проявились сходу: несколько замысловатых дел Андрей освоил коротко после юридического, — вот и теперь подполковник Ушаков, начальник отдела, друг и сослуживец как Соловьева старшего (недавно почил от изношенного сердца) так и фронтовой сотрапезник Ивана Ильича Фирсова по скорбной просьбе председателя отрядил молодца — молочко парное, то, се.

Были опрошены очевидцы. Все чин-чином, самолично заходил в дома — список предоставлен председателем — ноги тщательно вытирал, стильную кепку, купленную в заграничной поездке, учтиво снимал на пороге. «Благодарствуйте, от пирожка не откажусь, чрезвычайно аппетитно выглядит снедь», «уж не обижайтесь, я только отведавши у Куманиных, — ей богу, с полным наслаждением, но сыт по горло». Улыбкой, прощаясь, облагораживал, руку тряс деловито и уважительно. «Весьма полезные сведения, благодарен за сотрудничество крайне». Танюшку по голове гладил, об успеваемости осведомлялся; узнав, что пигалица прельщена ботаникой, рекомендовал подумать об университете: «Шикарные преподаватели, многое способны передать». Выведал, у кого стибрила текст записки — это в деревне вирши вызвали ажиотаж, в городе-то такие штуки проделывал каждый пятый. В поезде нечаянно подслушала. Опять глаженье головы… Ни единый мускул не выдал истинных чувств на сообщения одно другого диковинней. Например, у некоторых — тетя Паня и Ершов — ключевую позицию в сложившейся структуре вещей возымел Антеус. И только после Миши Семенова (тот, понятно, умолчал, что саданул Герасима по голове — иных свидетельств в том угаре быть не могло) убежденно процедил: «Дурдом».

А между тем в народе рвение Мишки вызывало разночтения: парень либо головой рехнулся (Нюся, само собой: «бодливой корове бог рога не дал»), либо здесь и впрямь скрупулезное расследование (тетя Паня, понятно) — сепаратность сложилась напополам (случились и нейтральные). Стоит тем самым на эпизоде дознания Михаила дыхание задержать.

Переступив порог, Андрей наткнулся на согбенную и сморщенную старушку со сбитым платком на голове, претендующую на соболезнование — матушка нашего персонажа, натуральная-то жизнь от Эдемов далека, отсюда и крестим лбы.