Читать книгу "От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер"

В тот момент еще не было таких ожесточенных бомбардировок Кельна, до сих пор пострадали только частные дома. Заводы и их бомбоубежища оказались самыми безопасными местами. Ни в один из известных мне заводов не было ни единого попадания! Ни «Гумбольдт», ни «Клюкнер», ни «Дитц-Магриус», ни «Карлсверк-Нептун» не получили ни малейшего повреждения.

С ослаблением зенитного огня падающих осколков становится меньше. Несколько всплесков в реке, несколько срезанных ветвей деревьев; с хлюпающим звуком врезаются в землю последние осколки, и снова все спокойно. Мы возвращаемся к себе домой. Воскресенье, можно поспать. Около 13:00 мы отправляемся подкрепиться в закусочную рядом с нашим домом. Сегодня сказали бы «слегка перекусить». Это то, что можно назвать сменой диеты, даже если вы едите практически то же самое. В понедельник вечером мы снова встретили Карла, он не помнил, как добрался до дому! Нам никогда не было скучно. У нас всегда был высокий моральный дух, даже в самые сложные моменты. Особенно в такие, как этот!

Я нашел способ продлить свои «выходные». Когда была возможность, просился в ночную смену. Часто подменял женатых мужчин, которые предпочитали дневную смену. Из-за этого завожу много друзей. Таким образом, заканчиваю одну рабочую неделю в 6:00 утра в воскресенье, чтобы начать следующую в 22:00 в понедельник. Поскольку воздушная тревога случалась в основном по ночам, я также исполнял обязанности Brandwache, добровольного пожарного наблюдателя на самом верху высоченных наблюдательных вышек в форме грибов. Отсюда воздушные налеты выглядели особенно впечатляюще. Поисковые прожекторы, чьи лучи пересекались высоко в небе, часто захватывали вражеский самолет, который пытался уйти от них. Залпы зениток, разрывы, бомбы или пожары, вызванные «зажигалками», – все это вместе создавало сцену, какой я никогда не видел!

Свежие новости! Разрушения после бомбежки; когда я отправлялся посмотреть на них, они всегда казались менее значительными, чем я представлял себе во время ночного налета, по крайней мере в начале 1941 года! Но вскоре все изменится. Как и все остальные, в июне я узнал о вторжении немецких войск в Россию. В тот момент я почувствовал своего рода облегчение, сам не знаю почему, но именно это я чувствовал, и многие люди рядом со мной могли утверждать то же самое. Так был положен конец противоестественному союзу. По крайней мере, именно так я отреагировал на подписание германо-советского пакта, хоть и говорил себе, что в тот момент должны были иметься веские причины для этого, о которых мы, разумеется, ничего не знали.

Я встретил двух товарищей по лагерю в Кальке, двух фламандцев, де Вита и де Ваддера, вступивших в войска СС и, после учебного лагеря, отправлявшихся из Кельна на Восточный фронт. Я тоже хотел на фронт. Я сообщил об этом инженеру, который был поражен, но посоветовал выяснить все в городской канцелярии. Сказано – сделано. Я получил 10 дней отпуска, чтобы вернуться в Бельгию. Мне сообщили, что Легион бельгийских добровольцев находится в стадии формирования, и мне предоставили возможность разузнать все как следует. Когда несколько дней спустя я появился в Бельгии, то узнал, что первый контингент только что отбыл на Восток. Это тот, что позже будет назван контингентом 8 августа 1941 года. Но мне сказали, что планируется формирование второго контингента. Что мне было делать? Ждать, рискуя прибыть слишком поздно?[12] Вернуться в Германию и вступить прямо в войска СС?

Когда я возвратился в Германию, 22 или 24 августа, я все еще колебался. Пауль Ван Брюсселен говорит, что он тоже хотел бы записаться, но, поскольку не знает ни слова по-немецки, выбирает Бельгийский легион. Я был уверен, что сражаться на Востоке крайне важно, но тоже предпочел вступить в Бельгийский легион. Я объявил о своем выборе на заводе. Сообщил об этом инженеру, моим немецким друзьям, бельгийским друзьям, а также своей подруге Лени Фл., которая жила на Клевишер-Ринг. Мой друг Франц, мой добрый друг, поздравил меня со смелым поступком. Что теперь осталось от моей скромности? Мне кажется, он гордился мной!

Прошел сентябрь, и октябрь был почти на исходе. 26 октября, ночь перед моим возвращением в Бельгию. Мой товарищ Франц попросил меня пройти с ним в другие цеха, чтобы попрощаться, знакомил меня с теми, кого я не знал. Ему хотелось всем объяснить мой поступок. Он выказывал мне подлинное уважение. Человек, который говорил мне, что он «красный» и уж точно не член Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП, «наци»), но который часто заявлял о своей симпатии и даже восхищении Гитлером, потому что тот свершил много великих дел для своей страны. Если когда-нибудь Франц станет противником, он никогда не будет врагом. Он искренний и прямой человек. Где бы ни встречались такие люди, я глубоко их уважаю.

Почему я больше никогда не смог его разыскать? Если он еще жив, а я в это верю, ему должно быть уже далеко за девяносто! На следующий день он нашел время, чтобы проводить меня на вокзал. Его глаза наполнились слезами! Я не оборачивался. Все равно я не мог ждать момента, когда потребуется все мое мужество, чтобы уехать. В 11:00 мы пришли на Hauptbahnhof – главный железнодорожный вокзал, и по обоюдному согласию, чтобы сократить прощание, Франц ушел еще до того, как я поднялся на железнодорожную платформу. К 18:00 я прибыл в Брюссель.

На следующий день я отправился записываться. Мне сказали, что сейчас формируется Garde Walonne – Валлонская гвардия[13] и что у меня больше шансов для быстрого перевода оттуда в легион. Соответственно, я записался и 3 ноября 1941 года оказался на стрельбище (стрелковом полигоне) в Брасхате (муниципальное образование в Восточной Фландрии, Бельгия к северу от Антверпена). Мой друг Пауль Ван Брюсселен, который не смог покинуть Кельн одновременно со мной, возвратился в Брюссель вскоре после меня, и мы с ним встретились.

О Валлонской гвардии у меня только самые добрые воспоминания. За исключением униформы, довольно нелепой, что казалось мне немаловажным элементом. Вскоре ее, кажется, заменили, когда меня уже там не было. Меня устраивали и дух, и атмосфера. Но все здесь было в новинку, начиная с дисциплины, к которой необходимо приспособиться. Мое первое, оно же последнее, наказание ненадолго вызвало у меня чувство протеста. К счастью, я был окружен друзьями, успокоившими меня. Во-первых, мой брат, – затем ротный писарь Марешаль, – старшина Эрнест С. и другие ребята заставили меня прислушаться к доводам разума и смириться с наказанием – остаться на базе в выходные. Дежурный сержант Леопольд Л. заявился объявить подъем, вошел в комнату и увидел меня лежащим на кровати, тогда как мои товарищи уже на ногах. Опоздание на десять секунд. Подъем, лежебока! Мне кажется, Л. был прямо-таки счастлив, что застукал меня. И это ощущение спровоцировало меня на бунт. Я не мог успокоиться целые сутки. Ладно, проехали, я больше никогда не проштрафлюсь. На самом деле проштрафлюсь еще один раз, двумя годами позже, уже в легионе.