Читать книгу "Золото Роммеля - Богдан Сушинский"

– У кого именно находится эта карта?

– У меня, господин рейхсфюрер СС.

– Кто обладатель ее копии?

– Копия с оказией была передана самолетом в Африку, фельдмаршалу Роммелю.

Услышав о втором обладателе карты, рейхсфюрер издал какой-то приглушенный рев. Казалось, он готов был простить барону все что угодно, кроме того, что карта попала к Лису Пустыни. Словно бы решение «отдавать или не отдавать карту фельдмаршалу» в самом деле зависело от Шмидта.

– И кого же еще следует причислять к счастливым обладателям этой пиратской бесценности?

– Никого больше.

– Слишком уверенно заявляете об этом, барон.

– Карт было две: у меня и подполковника Крона, которая теперь перекочевала к Роммелю. Но особые приметы знаю только я. На плоту со мной Крона не было.

– Существенно, – признал рейхсфюрер. – О копии своей карты позаботились?

– Так точно.

– Она должна находиться в моем сейфе.

Барон предвидел такой исход, извлек из кармана копию и положил на стол перед рейхсфюрером.

– Однако на нее не нанесены приметы, – предупредил он.

– На моей карте они должны быть указаны.

– Существуют приметы, которые на карту нанести невозможно. Лучше всего отыскивать их на местности.

Гиммлер долго, старательно протирал бархаткой идеально чистые стекла очков, как поступал всегда, когда затруднялся с решением. Причем в данном случае он решал для себя: «Пристрелить этого наглеца-барона прямо сейчас или же сначала милостиво пропустить его через подвалы гестапо?»

– Хорошо, приметы вы укажете лично, – подарил ему индульгенцию на бессмертие рейхсфюрер. – Я распоряжусь, чтобы на фронт вас ни в коем случае не направляли. Но вы всегда должны помнить, кому обязаны спасением, а также о том, что я на вас рассчитываю.

8

1943 год. Остров Корсика

Последний визит на остров Скорцени совершил уже в те дни, когда рисковал быть захваченным в плен англо-американцами или солдатами армии генерала де Голля. И был удивлен, что, вопреки всем военным бурям и бомбежкам, отель «Корсика», с его рестораном «Солнечная Корсика», все еще процветает. Вазонные цветы на столиках и залитая нежаркими лучами солнца терраса, «бункер Скорцени» времен его охоты на Муссолини…

– О, да, вопреки всем прогнозам гестапо и воле Господней, вы, господин Шварц, все еще живы, дьявол меня расстреляй?! – с медлительной вежливостью палача приветствовал владельца ресторана первый диверсант рейха.

– Главное, что не вопреки вашим молитвам, – сдержанно ответил баварец, прекрасно понимавший, что жив он вовсе не вопреки прогнозам гестапо, а исключительно благодаря личному заступничеству Скорцени. Об этом владельцу отельного комплекса, или, как тут его называли, «поместья», поскольку отель был окружен двумя гектарами парково-пляжной территории, уже дважды было заявлено в местном отделении гестапо открытым текстом. И сопровождавший сейчас обер-диверсанта штурмбаннфюрер Умбарт однажды был тому свидетелем.

– Вы, конечно же, решили, что раз и навсегда избавились от меня как назойливого посетителя, – продолжал словесно прессовать барона обер-диверсант рейха. – Но, что поделаешь, опять вынужден вас огорчить.

– Посетитель вы суетный, не скрою. Но я уже настолько свыкся с вами, что был бы куда сильнее огорчен, если бы вы не посетили это благословенное всеми истинными гурманами, – с монашеской смиренностью обвел баварец взглядом свой ресторан, – заведение. Так что прошу за столик, господа офицеры.

За время, которое они не виделись, очертания коренастой фигуры баварца стали еще более несуразными; белесые, почти бесцветные глаза – заметно потускнели, постепенно наполняясь старческой тоской обреченности. Зато квадратное, кирпичного цвета лицо приобрело печать мрачной решительности, в то время как тяжелый, вызывающе упрямый – словом, сугубо баварский подбородок этого «неисправимого сепаратиста» по-прежнему упирался в окружающий его мир с упорством приклада старой австрийской винтовки образца Первой мировой войны.

– Мне прекрасно известно, незабвенный господин Шварц, что из наших душевных бесед вы никаких уроков не извлекли, и вам по-прежнему глубоко наплевать на гестапо, СС, СД и саму идею Великой Германии.

Для всякого прочего корсиканца эта фраза тотчас же легла бы в основу приговора военного трибунала, но только не для Шварца, который встретил ее с поразительной невозмутимостью.

– Это всего лишь ваши предположения, господин штурмбаннфюрер.

– Но ведь нельзя же воспринимать СД как службу Христова всепрощенничества, дьявол меня расстреляй!

– Нельзя, – решительно покачал склоненной головой командир батальона «корсиканцев» Умбарт, присоединяясь к уже привычной словесной игре берлинского гостя.

– Из всего сказанного вами я понял, господа, – заключил Шварц, – что пить вы опять будете охлажденное бургундское. Из блюд могу предложить традиционную говядину в вине, курицу по-итальянски и, конечно же, спагетти, но… по-корсикански – это с очень острой, пикантной приправой.

– Вот что значит слыть завсегдатаем гнезда баварских заговорщиков, в котором тебя понимают с полуслова, – поучительно подчеркнул Скорцени специально для Умбарта. – Валяйте, Шварц: в вине и с приправой… – А выждав, пока владелец поместья удалится, вновь обратился к «корсиканцу»: – Вы недооцениваете преимущества личных отношений, штурмбаннфюрер. Это я говорю вам как австриец австрийцу.

– Считаю, что война способна многому научить, в том числе и меня, – уклончиво как-то ответил комбат корсиканских эсэсовцев. Присутствовавший при их разговоре адъютант Скорцени гауптштурмфюрер Родль по-прежнему оставался сосредоточенно молчаливым.

– Вы нравитесь мне, Умбарт, и я бы даже взял вас в отдел диверсий Главного управления имперской безопасности, – продолжал Скорцени, только теперь занимая место за своим столиком на террасе, из-за которого просматривались в бинокль очертания ближайших островков.

Зная, что Скорцени вновь появился на острове, Шварц позаботился, чтобы его персональный уголок отгородили от остальной части зала разборной деревянной перегородкой. И почти заиндевевшая бутылка кроваво-красного густого вина, которую ресторатор лично принес на вздрагивающем подносе, тоже была данью его признательности Скорцени и символом их «государственно-преступной» – как выразился однажды обер-диверсант рейха – дружбы.

– Возможно, и взяли бы, – запоздало отреагировал Умбарт, – но сначала пропустили бы через гестапо.

– При чем здесь гестапо? Мне нужен офицер, а не фарш в мундирной обертке.

– В таком случае визита в гестапо лучше избегать.

– Иное дело, что в Берлине и так всем кажется, что нас, австрийцев, собралось там слишком много. У них это называется «австрийский нарыв». Не «прорыв», заметьте, а именно «нарыв». Что вы с таким удивлением слушаете меня, Умбарт? Вы что, в самом деле решили, будто центр общеевропейских интриг давно переместился на Корсику?