Читать книгу "Завещание лейтенанта - Владимир Макарычев"

Горчаков долго рассматривал захваченное противником укрепление, затем так же внимательно и долго наблюдал за работой похоронной команды. Той самой, которую перед операцией видел и Дымов. Николай оказался невольным свидетелем разговора в генеральском разъезде.

– Вчера передали письмо из дворца, – нарушив молчание, проговорил генерал, – государь просит прорвать осаду.

Чувствовалось, как трудно ему говорить, когда все молчат. Горчаков не относился к гуманистам и был безропотным исполнителем воли царя. Но равнодушным человеком он никогда не был, страдания раненых принял близко к сердцу. Знал, что в его воле остановить безумие убийства и пойти тем самым наперекор мальчишескому тщеславию императора. Сегодня он впервые поступал по своей совести, которая и есть здравый смысл, но часто расценивается как слабость.

– Приказываю организовать отход на северную часть Севастополя. Соединимся с Евпаторийской армией. Там мы будем сильнее, – выдохнув печаль многодневных переживаний, генерал повернул коня назад, к переправе.

Главнокомандующий[31] планировал сосредоточить все силы на северной стороне Большой бухты. Естественная водная преграда в 900 метров шириной лишила бы противника важного преимущества – превосходства в артиллерии.

Эвакуация военного гарнизона из Севастополя состоялась в ночь с 27 на 28 августа 1855 года.

В войсках стоял ропот. Солдаты и моряки открыто выражали недоверие командующему, отдавшему «приказ изменника». Все знали – атаки отбиты везде, кроме Малахова кургана.

Противник занял южную часть город 29 августа.

3

В одиннадцать часов дня 28 августа с балаклавской возвышенности английский лейтенант Найджел Кингскот рассматривал в подзорную трубу окрестности осажденного города. Лейтенанта-артиллериста перевели с линейного корабля командовать навигационным постом, расположенным на господствующей высоте, над самой Балаклавой[32], древним поселком, с убогими каменными постройками вдоль бухты, похожим на изогнувшееся тело молодой танцовщицы. Здесь находилась база морского снабжения английских войск.

Лейтенант Кингскот неоднократно участвовал в артиллерийских рейдах корабля. За полгода службы в Крыму имел два представления к награде и денежный приз в 15 тысяч фунтов. После окончания войны на эти деньги он планировал купить патент на должность командира фрегата, с которой автоматически присваивалось звание капитана второго ранга и даровались пэрские привилегии[33]. Для сына учителя географии получить такие чины было целью всей жизни и гарантом обеспеченной старости. Лейтенант заботился не только о себе, но и старике отце, маме и больной сестренке. Должность и деньги давали возможность совершить следующий важный шаг – женитьбу. Помнил, как отец напутствовал: «Сынок, мужчине, чтобы стать успешным, нужно две вещи: получить правильное образование и удачно жениться». Потому свое добровольное участие в войне с русскими лейтенант воспринимал как возможность разбогатеть за счет своей смелости. Его абсолютно не возмущала бездарность начальников, направляющих подчиненных на верную смерть, играя на их тщеславии и выставляя денежные приманки-поощрения. Он хорошо знал свою конечную цель. Другого пути добиться чего-нибудь стоящего, в Англии не существовало. Все продавалось и покупалось, а для обогащения и карьерной безопасности на мало-мальски значимые должности ставились тупые, но верные родственники. Не отставали от «гонки за прибылью» и простые военные. Для увеличения должностных окладов брали с собою жен и невест. Хорошее средство борьбы с сифилисом, но неважное для боевого духа. Война как средство быстрого заработка становилась популярнее веры.

Найджел Кингскот со своего поста следил за обстановкой. На море стоял полный штиль. В небе маленькая тучка напрасно пыталась закрыть солнце. От их борьбы на землю падали короткие тени, отчего рыжие волосы моряка, с пробором посередине, походили на разгорающийся костер.

Он, как и вся осаждающая город армия, за одиннадцать месяцев устал от ожидания смерти, тифа и возможного увечья. Несмотря на тяжелейшие бытовые условия, лейтенант отмечал перемены к лучшему в стане союзников. Снабжение войск значительно улучшилось. Уже не снимали одежду и обувь с убитых русских, только турки продолжали хоронить своих солдат раздетыми. Болезни, безжалостно уничтожавшие солдат, больше чем русские пули, казалось, отступили. Даже регулярно поставляемые газеты, справедливо ругающие командование за неумение руководить войсками, перешли на хвалебный тон. Не напрасно умерший от дизентерии командующий лорд Раглан[34] не терпел журналистов, считая их бесплатными информаторами русских. Такое мнение было обоснованным. Русская разведка придумала эффективный способ дезинформации противника и выуживания необходимых сведений. Задолго до войны, с целью обработки западного общественного мнения, выпускала в Париже якобы антироссийский печатный газетный листок «Инвалид». Журналисты «Инвалида» соревновались с «Таймс» в достоверности событий и, главное, в их сенсационности и оперативности. Западные газеты часто перепечатывали информацию оттуда, выдавая за свою. Именно «Инвалид» первым запустил ставшую популярной у читателей «колонку пишущих с фронта». Но то была обыкновенная дезинформация, состряпанная русской разведкой. «Письма с фронта» британских и французских офицеров производили угнетающее впечатление на соотечественников. «Повсюду беспорядок и неразбериха, – писал гвардейский офицер из-под Севастополя. – Каждый надеется, что за него его обязанности выполнит кто-нибудь другой, и в результате никто не делает ничего. Командующего не видели уже три недели. Ходят слухи, что он отправился зимовать на Мальту».

В войсках ходила шутка, что якобы русский царь так отреагировал на доклады своих генералов об увеличении средств на разведку: «Нам не нужны шпионы. У нас есть газета “Таймс”».

Найджелу хотелось увидеть очередное грандиозное сражение, но город застилала дымка от многочисленных пожаров и не осевшей пыли от последней бомбардировки. Солнце словно встало на сторону защитников города, светило наступающим в глаза. Но купившие свои должности командиры английских полков[35] обучались быстро. Война не оставляла времени на лень. Охота за деньгами легко могла закончиться смертью. Создавшим свободный рынок подобная борьба за выживание оказалась привычнее и ближе, чем русский морализм и проповедничество.