Читать книгу "На сцене, в постели, в огне - Елена Арсеньева"

Асенкова блистательно провела в своем полубенефисе[17] водевиль «Полковник старых времен» (опять с переодеванием в мужской наряд и демонстрацией обворожительных ножек), прелестно сыграла дочь мельника в «Русалке», а потом появилась в роли Вероники в мелодраме «Уголино», написанной Полевым на один из сюжетов «Божественной комедии» Данте.

День для премьеры был выбран неудачный: в Большом Каменном театре в тот вечер танцевала знаменитая Мария Тальони. И все же Александринка была полна, зрители топились на улице, ловя отрывочные реплики, долетавшие из зала.

«Давали «Уголино», — записал в те дни в своем дневнике один из современников событий. — Асенкова так мила, что на нее должны собраться смотреть из отдаленных концов Европы. Это какое-то обворожительное полунебесное существо, которое, кажется, на минуту только посетило землю и тотчас упорхнет назад».

Странное пророчество… Самой Варе именно в те дни стало казаться, что она не задержится на тверди земной и скоро принуждена будет покинуть своих друзей и все, что она любила в этом мире…

Белые ночи и прежде-то вызывали у нее ощущение тревоги и сильной усталости, а в тот год она почувствовала себя совсем больной. Затревожилась маменька, затревожились врачи… А самой Вареньке стало настолько плохо, что она задумала попросить об отпуске. И отпуск ей был предоставлен — для проведения его в Ораниенбауме, куда актриса была приглашена великим князем Михаилом Павловичем и его женой (дворцы и парки Ораниенбаума принадлежали им, да и вообще на сей уездный город супруги смотрели как на свою собственность). Однако накануне отъезда туда Варе пришлось вместе со всей труппой отправиться в Петергоф: отдыхающие там император с семьей пожелали увидеть водевиль. «Ложа первого яруса, или Последний дебют Тальони», написанный Василием Каратыгиным. Это был забавный пустячок (по отзыву самого автора), высмеивающий рабское преклонение перед всем иностранным, и за это он очень нравился императору.

Приняты актеры были весьма любезно, и Николай Павлович даже представил Варю Асенкову императрице. Это случилось в саду, на прогулке.

— Вы очень талантливы, — любезно сказала Александра Федоровна. — Сожалею, что не имела возможности увидеть вас в «Гамлете», говорят, ваша бедняжка Офелия была необыкновенно хороша, но я не большая любительница Шекспира. Зато я отлично помню вас в «Эсмеральде»…

Она оперлась на руку мужа и улыбнулась.

Воистину — sapienti sat…

Варя сделала реверанс, чтобы иметь возможность спрятать глаза, которые начали наливаться слезами. Но она все-таки была актриса, хорошая актриса, и справилась с собой.

Николай Павлович смотрел на ее склоненную голову. Она стала еще красивее, эта девочка, и вскружила голову многим мужчинам. Ему приятно смотреть на нее — но вот уж не более! Очень глупо, что она слишком много возомнила о себе из-за тех несчастных серег… Он решительно не считал, что хоть косвенно виновен в этом! Жаль, что Александрине взбрела в голову причуда: непременно познакомиться с Асенковой. Неужели до нее дошли нелепые слухи о том, что ее муж делал авансы именно этой актрисе — авансы, которые она якобы не пожелала принять?

Какая глупость… Разве Александрина не знает, что одна царит в его сердце? Все остальные, в том числе эта Асенкова, какой бы там хорошей актрисой ее ни считали, не более чем мимолетные развлечения. О боже! Да что он, не понимает: девочка, о которой то рассказывают всякие гадости, то которую превозносят как оплот добродетели, со всех ног бросилась бы отдаваться царю, если бы он поманил?! Хватило бы одного намека… но все дело в том, что делать какие бы то ни было намеки ему не хочется.

Все-таки устойчивая репутация — довольно забавная штука. Если тебя называют «первым кавалером» империи, то как бы само собой подразумевается, что ты непременно станешь волочиться за всякой мало-мальски привлекательной рожицей. Однако же и самомнение у этой маленькой девочки, если она воображает, что ее может возжелать государь!

Вообще, женщины глупы, сие давно известно и не нами открыто. Все, все глупы, даже лучшие из них, даже Александрина. Решить, будто мужу нужна эта… комедиантка… О боже!

Он отвел глаза от склоненной головы Асенковой и повел жену дальше по парку.

Александра Федоровна после этой незначащей встречи почувствовала себя гораздо спокойней. А Варя Асенкова уехала в Ораниенбаум совсем больная.

Честно говоря, местечко совсем не подходило для человека, у которого слабые легкие. Постоянная сырость, холодные туманы утром и вечером, резкий ветер с моря… Провести месяц в Ораниенбауме — почти то же самое, что остаться на лето в Петербурге. Уж лучше бы она оттуда не уезжала! Быть может, ее постоянное присутствие удержало бы дирекцию от того, чтобы отдать многие ее роли Надежде Самойловой.

А сделано это было как бы из самых лучших побуждений. Ведь даже «Северная пчела» писала: «Г-жа Асенкова не может играть одна всех ролей. Три роли в вечер! Да этим можно убить любой талант!»

Конечно, ей было трудно выдерживать такое непрестанное напряжение. Из-за него Варя была порою нервна, а неблагожелательные рецензии могли надолго повергнуть ее в тоску. Мать и сестра частенько прятали от нее и газеты, и насмешливые письма. Однако с появлением в театре Надежды Самойловой туман злобы и недоброжелательства вокруг Вари сгустился многократно.

Увы, увы, не от актрис Актрисе ждать пощады. Младые грации кулис, Прелестны вы — с эстрады: Там вся поэзия души, Там места нет для прозы. А дома зависть, барыши, Коварство, злоба, слезы…

Так напишет Некрасов, который очень хорошо изучил мир кулис. Зависть, да, зависть…

Самойловы закатывали глаза, вздыхали и охали: поведение Асенковой возмутительно легкомысленно. Всем известно, что драматург Дьяченко стрелялся из-за нее на дуэли и был выслан; что очередной «кназ», тоже, как и предыдущий, снедаемый бурным кавказским темпераментом, ворвался как-то в дом к Варе и, не застав ее, изрезал ножом, изрубил шашкой мебель. Сошел с ума от любви, бедняга! Драматург Полевой пишет для нее пьесы, привозит ей прочесть, в то время как его несчастная жена сидит дома одна, заброшенная, уставшая уже упрекать мужа за то, что он «сводит знакомство с актрисами»… Летом, когда зеленая карета везет Варю из театра, молодые офицеры гарцуют вокруг, бросают ей цветы, а зимой те несчастные, кому не досталось билетов на ее спектакли, греются у костров близ Александринки, только чтобы проводить свою диву до кареты, поглядеть в ее прелестное лицо, может быть, ручку пожать или узреть дивную ножку на ступеньке кареты…

— Хотя уж ножки-то свои она всякому и в любое время показать готова, — злословила Любовь Самойлова. — Слышали? Нарочно для нее ставят водевиль, который так и называется — «Ножка». Нет, у этой барышни нету ни капли мысли в голове. Она свою репутацию вовсе загубила. Неужели не понимает? И снова ножки свои оголять будет всем на потеху!