Читать книгу "Саван для блудниц - Анна Данилова"

Крымов вспомнил свое первое впечатление от Вероники Льдовой: изящная шатенка в синем облегающем костюме, подчеркивающем стройную фигуру, бледное узкое лицо, огромные карие глаза и почти белые губы. Ей от силы тридцать пять лет, а выглядит и того моложе. Она говорила с Крымовым просто, с неизменно спокойным выражением лица, как говорят люди, понимающие, что дело все равно безнадежно, но попытка – не пытка… Она достала деньги, выгрузила толстые пачки денег на стол и уложилась всего в несколько фраз, попросив найти убийцу ее единственного сына, Вадима. Неторопливыми и несуетливыми движениями придвинула к себе предложенные Крымовым лист бумаги и ручку и записала свои координаты, список фамилий тех, с кем был дружен или недружен Вадим, а также возможные причины его убийства, первой из которых была ЗАВИСТЬ.

– А чему завидовали его сверстники? – спросил ее Крымов.

– Да всему. – Она равнодушно махнула рукой. – Абсолютно всему. Начиная с его внешности, ведь он развивался куда быстрее остальных, вон как вымахал за последние три года, превратился в настоящего мужчину. Девочкам нравился, они прямо-таки вешались ему на шею.

– А кто конкретно?

– Понятия не имею. Меня это никогда не интересовало. Нас с мужем волновала его учеба и возможность в дальнейшем перевода его в гуманитарный лицей, где работает моя тетка. Мы так и планировали… Уверена, что, когда вы начнете работать, встречаться с его друзьями-приятелями и учителями, вам непременно начнут говорить о нем гадости. Постарайтесь абстрагироваться от этого и просто ищите убийцу. А причина всплывет сама собой. Не думаю, что она денежного характера…

Именно эта фраза показалась Крымову странной, ведь среди причин, которые она указала, действительно было много чего – за исключением денег. Ревность, зависть, личная неприязнь, месть…

– А почему вы думаете, что она, как вы говорите, не денежного характера?

– Да потому, что эта причина была бы производной от зависти, поскольку у Вадима было все, что он хотел, и вдобавок – несчитанные карманные деньги, которые и могли вызвать эту зависть. Вадим никогда бы никого не шантажировал, не вымогал денег, потому что их у него было достаточно. Вы не смотрите, что я принесла вам сегодня так мало, дело в том, что у нас много наличных ушло на похороны, а остальное все вложено в фирму, муж у меня занимается компьютерами… Если потребуется, мы заплатим вам еще…

Она почти не смотрела на него, взгляд ее был рассеянным и скользил так, словно суть разговора была ей не особенно интересна. Крымов подумал, что она приняла какой-то наркотик. А почему бы и нет?

– Крымов, проснись. – Щукина теребила теперь его за уши, отчего они становились ярко-красными. – Ты о чем-то задумался?

– А ты не знаешь, что это за мужик приходил к Земцовой? Какое-нибудь новое дело? Но если так, почему я не в курсе?.. – Он спросил это скорее по инерции, чем для того, чтобы позлить ревнивую Щукину. С ним это иногда бывало: он обращался к ней, как к прежней Щукиной, своей секретарше, нисколько не задумываясь о последствиях, связанных с их нынешними отношениями.

Но на этот раз даже Щукина не сообразила, что Крымову были интересны, конечно, не деньги, которые он мог бы получить от нового клиента, а сам факт появления в агентстве незнакомого мужчины, который пришел именно к Земцовой. Ведь Юля любит его, Крымова, это аксиома, тогда в чем же дело? Он так ясно вдруг это осознал, что нашел в себе смелость подивиться собственному эгоизму.

– Игорь сказал, что этот мужчина собирается поручить нам проследить за его молодой женой…

Слово «молодой» сорвалось с языка Щукиной случайно, скорее всего потому, что обычно следят именно за молодыми женами. Но именно это слово и успокоило начавшего уже волноваться Крымова: клиент женат, и это прекрасно.

– Кофейку? – попыталась угадать сиюминутное желание Крымова Надя и даже состроила лисью ухмылочку, чтобы только доставить ему удовольствие. Что и говорить, она любила и умела угождать, пожалуй, только ему, Крымову… Жаль только, что Земцова этого сейчас не видит.

Глава 3

Оля Драницына вышла из двери соседней квартиры и, стараясь не шуметь, быстро открыла свою дверь и проскользнула в нее. Дома, на ее счастье, никого не оказалось. Мама снова отправилась на биржу…

В потной ладошке была зажата фиолетовая купюра… Она не знала, почему так происходит, но при виде этих денег мир вокруг нее сразу преображался и хотелось чего-то невероятного, неиспытанного, недозволенного, безумного…

Запершись в своей крохотной спаленке, она только здесь могла разжать руку и насладиться сполна видом обретенного сокровища. Пятьсот рублей – да Тараскиной в жизни не заработать таких денег, она же глупая, эта Тараскина, и ничего в жизни не понимает. Ходит, дура, по школе, звенит сомнительного происхождения цепями, гремит костями, скелетина, сверкая черной искусственной кожей своего прикида, и думает, что круче всех. В половине шестого утра она, как идиотка, вместо того чтобы сладко спать, садится перед зеркалом, красит ресницы, делает подводку на веках, накладывает в два слоя пудру (жидкую и рассыпчатую), затем поверх этой штукатурки – румяна, а уж потом помаду… Мрак! И зачем все это, если мужчинам нравится естественный розоватый цвет свежих щечек, нежная припухлость губ и век и сами ненакрашенные губы, которые можно целовать и целовать, не боясь испачкаться в помаде, забывая обо всем на свете, как это делает дядя Миша…

Оля встала перед зеркалом во весь рост и начала придирчиво осматривать себя. Тугие голубоватые джинсы плотно облегали стройные бедра, белая трикотажная кофточка с глубоким вырезом подчеркивала мягкие округлости груди и открывала высокую тоненькую шею. Длинные, почти по пояс, золотистые от иранской хны волосы обрамляли улыбающееся личико с безукоризненными зубами, белеющими между розовыми губами…

Она вдруг вспомнила, что не почистила зубы, и помчалась в ванную комнату. Прополоскав рот после пасты, Оля вернулась к себе и позвонила Тараскиной:

– Привет, Ленок, как дела? В школу-то собираешься?

– Собираюсь. У меня только что Томка Перепелкина была, такие вещи про Ларчикову рассказала. Прикинь, на нее собираются завести уголовное дело, но только она еще не говорит, с чем конкретно это связано. Кормила их шоколадными конфетами, хотела умаслить, чтобы добиться у них поддержки на суде, она так и сказала, а потом, прикинь, припомнила ту девку из интерната, помнишь, с которой мы разбирались в посадках, а пацаны наши потом… сама знаешь, что с ней сделали! Она говорит, что сама лично все видела, потому что ей кто-то позвонил и предупредил о предстоящей разборке…

– Ничего себе… – Оля прикусила губу и поморщилась: дядя Миша, похоже, перестарался, и теперь на губе образовалась небольшая ссадина, которая к тому же еще кровоточила. – Ш-ш-с…

– Ты чего шипишь?

– Да так, ничего, возмущаюсь Ларчиковой. Разве она не понимает, что ее могут привлечь уже только за то, что она все видела и ничего не предприняла? Ведь ей придется доказывать, что в посадках она оказалась случайно, и это в девять вечера?! Смех! По-моему, у этой Ларчиковой не все дома.