Читать книгу "Линия жизни. Как я отделился от России - Карл Густав Маннергейм"

На следующий день я смог удостовериться, что в центре Петрограда ничего такого не наблюдалось, движение транспорта было нормальным. Но правительство все же приготовилось к беспорядкам. На центральных улицах и площадях были расставлены пулеметы, полицию усилили казачьими патрулями. Впрочем, мне стало известно и кое-что другое. Говорили, что казаки отказались выступать против демонстрантов после того, как левая печать обвинила их в разгроме революции 1905 года. Начиная с 27 февраля почти непрерывно заседал Временный комитет Государственной думы, все более настойчиво выдвигались требования парламентского правления.

В воскресенье 11 марта мне удалось почти невозможное: я достал билет в Императорский оперный театр на балет. После спектакля я хотел было нанять таксомотор, чтобы доехать до своей гостиницы, однако, сколько я ни стоял, машины не подходили, площадь около театра была совершенно пустынна. Один мой старый полковой товарищ вызвался доставить меня до гостиницы, предложив место в своем автомобиле. На Большой Морской и Невском проспекте стояли пикеты солдат. Более ничего необычного не наблюдалось. Поздно вечером первые революционно настроенные толпы достигли центра города. Столичный гарнизон поднялся по тревоге. В одном из столкновений на Невском проспекте, по слухам, были убиты десятки людей.

В ресторане гостиницы я встретил своего друга Эммануэля Нобеля, директора фирмы «Нобель». Он предложил прогуляться в один из ближайших клубов, где имели обыкновение собираться депутаты Государственной думы. Когда мы пришли туда, то в гардеробе не увидели ни одного пальто, а сонный швейцар сказал, что за целый день в клубе не было ни единого человека. Мы развернулись и вышли на улицу. Мой друг показал мне дом, совсем недавно купленный его фирмой, – в нем размещалась контора предприятий Нобеля.

На следующее утро я услышал, а затем и увидел, что перед гостиницей собралось множество народа. По улице двигалась шумная процессия, на рукавах у манифестантов были красные повязки, в руках – красные флаги. Судя по всему, эти люди пребывали в революционном опьянении и были готовы напасть на любого противника. У дверей гостиницы толпились вооруженные гражданские лица, среди них было и несколько солдат. Неожиданно один из них заметил, что я стою около окна, и принялся с воодушевлением размахивать руками, показывая на меня, – ведь я был в военной форме. Через несколько секунд в дверь заглянул старый почтенный портье. Он задыхался, поскольку только что взбежал по лестнице на четвертый этаж. Совершенно потрясенный, старик, запинаясь, рассказал, что началась революция: восставшие идут арестовывать офицеров и очень интересуются номером моей комнаты.

Надо было спешить. Форма и сапоги были уже на мне, я набросил на плечи зимнюю шинель, лишенную знаков отличия, сорвал шпоры и надел папаху, которую носили и гражданские, и военные. Чтобы не повстречаться с восставшими на главной лестнице или в вестибюле, я решил пройти через черный ход, а по дороге предупредил своего адъютанта и пообещал по возможности позвонить ему в течение дня.

Около боковой двери не было видно ни охраны, ни какого-либо сброда. Выйдя на улицу, я пошел той же дорогой, что и ночью, когда мы гуляли с Нобелем. Оказавшись перед домом фирмы «Нобель», я подумал, что было бы неплохо зайти в контору и попробовать хоть немного разобраться в том, что происходит.

От Эммануэля я узнал, что восстание в полном разгаре. Судя по всему, официальные власти были в полной растерянности. Несколько войсковых частей уже перешло на сторону восставших, тюрьмы были взяты штурмом, и тысячи заключенных оказались на свободе. Сброд нападал на полицейские участки, грабил и поджигал их. Многие правительственные учреждения тоже были охвачены огнем.

* * *

В квартале, где находилось здание фирмы «Нобель», было совсем небезопасно, поэтому я согласился отправиться вместе с Эммануэлем и одним из служащих, французом, на квартиру Нобеля, расположенную на другом берегу Невы. Эта пешая прогулка могла кончиться печально. По пути к мосту мы остановились около сожженного полицейского участка, чтобы прочитать какие-то листовки. За нашими спинами раздалось: «Вон переодетый офицер!» – и наша маленькая группа тут же двинулась дальше. Когда мы шли по мосту, на мое плечо опустилась чья-то рука, бдительный прохожий подозвал военный патруль и радостно предложил солдатам проверить наши документы. Француз первым достал паспорт. Проверка документа заняла несколько минут, и мы получили необходимую паузу, чтобы собраться с мыслями. Когда французу вернули паспорт, в разговор вступил Нобель. Он объяснил, что является подданным Швеции, его паспорт находится в доме на другом берегу реки, и солдаты могут пройти туда, чтобы убедиться в этом на месте. Наконец человек, вызвавший патруль, повернулся ко мне и спросил: «А вы, где ваши документы?»

Я сказал, что только сегодня прибыл из Финляндии и мои документы находятся в багаже на Финляндском вокзале. Как этот человек сам мог видеть, извозчиков поблизости не было. Теперь уже я, в свою очередь, предложил солдатам отправиться со мной на вокзал, дабы они удостоверились, что я подданный Финляндии. Начальник патруля выказывал явные признаки нетерпения, он торопился и поспешил заявить, что ему все совершенно ясно и задерживать нас нет никакого смысла. Мы благополучно дошли до квартиры Нобеля, где меня приняли более чем хорошо.

Я опасался, что волнения распространятся и на завод фирмы «Нобель», строения которого образовывали единый комплекс с жилым домом. Тогда могли бы пострадать все члены семьи Нобель, поскольку в их доме находился генерал. Поэтому я решил перебраться к одному знакомому финну по фамилии Селин, который жил поблизости. В прошлом Селин был офицером, а в Петрограде он завел торговое дело. Однажды при встрече в Хельсинки Селин предложил мне располагаться у него в тех случаях, когда будут возникать проблемы с гостиницей.

Несмотря на все возражения гостеприимной семьи Нобель, я ушел от них тем же вечером. Брат хозяина Эмиль вызвался проводить меня. Мы прошли по территории завода, Эмиль вывел меня на спокойную боковую улицу и убедился, что путь свободен. Уличное освещение было очень слабым, а окна домов оставались темными – в квартирах предпочитали не зажигать света. Мимо проезжали машины с красными флагами, в них сидели солдаты, вооруженные гражданские лица и уличные проститутки. Кое-где горели костры, там собирались люди, чтобы погреться, – март стоял очень холодный. Небо было багровым от пожаров. Время от времени доносились звуки выстрелов.

Я добрался до дома Селина без каких-либо приключений, позвонил в дверь и с удивлением увидел, что передо мной стоит мой шурин, майор Микаэль Грипенберц, который только что приехал из Финляндии. Хозяев не было дома, но это не помешало мне расположиться в квартире. У Селина еще скрывался отставной финский генерал Лоде, который, будучи молодым прапорщиком, получил тяжелое ранение на Русско-турецкой войне 1878 года. Он также только что приехал из Финляндии, но сейчас вышел в город. Вскоре вернулся хозяин, а вместе с ним и Лоде.

На следующее утро, во вторник, 13 марта, в центре города разразилась громкая пальба. Телефон, который то молчал, то просыпался к жизни, заработал вновь, и мы смогли узнать, что полиция и последние войска, верные правительству, подавлены.