Читать книгу "Другая королева - Филиппа Грегори"

Елизавета может попусту терять время, но я не могу. В последний день ее нелепого следствия я получила послание от одного из северных лордов, лорда Уэстморленда – он обещает мне помощь. Он пишет, что может вызволить меня из замка Болтон, вывезти меня на побережье. В Норталлертоне у него приготовлен караван лошадей, а в гавани Уитби ждет корабль. Уэстморленд пишет, что достаточно моего слова, и он отвезет меня во Францию – а как только я окажусь в безопасности, дома, в стране, где правит семья моего покойного мужа, там, где меня растили как королеву, судьба моя переменится в одночасье.

Я не могу мешкать, как мешкает Елизавета. Я не приволакиваю ноги, не теряюсь и не укладываюсь в постель, притворяясь больной, как делает она всякий раз, когда испугается. Я вижу возможность, когда она мне предоставляется, и хватаюсь за нее, как отважная женщина. «Да», – говорю я своему спасителю. «Oui», – говорю я богам удачи, самой жизни.

И когда он спрашивает: «Когда?» – я отвечаю: «Сегодня».

Я не боюсь, я ничего не страшусь. Я сбежала из своего собственного дворца Холируд, где меня держали убийцы, я сбежала из замка Линлитгоу. Они еще узнают: меня можно захватить, но нельзя удержать. Ботвелл сам как-то сказал мне: «Мужчина может тебя взять; но ты так тверда в своей вере, что он не может тобой владеть». И я ответила: «Я королева, всегда ею буду. Ни один мужчина не может мною повелевать».

Стены замка Болтон сложены из грубо обтесанных серых камней, их строили, чтобы они выдержали пушечные ядра; но вокруг моей талии обвязана веревка, а за нее заткнуты толстые перчатки, чтобы защитить руки, и еще у меня есть крепкие башмаки, чтобы отталкиваться от стены. Окно узкое, всего лишь щель в стене, но я стройная и гибкая, могу протиснуться и сесть спиной к самому краю проема, глядя вниз. Проводник приносит веревку, вручает ее Агнес Ливингстон и смотрит, как она обвязывает веревку вокруг моей талии. Он жестом велит Агнес проверить, не слишком ли туго. Сам он не может ко мне прикоснуться, мое тело священно, поэтому ей приходится все делать самой под его руководством. Я слежу за его лицом. Он не из моих приверженцев, но ему хорошо заплатили, и он, похоже, решительно настроен исполнить свою роль в происходящем. Думаю, я могу ему верить. Я слегка ему улыбаюсь, и он видит, что губы у меня дрожат от страха, потому что говорит с грубым северным акцентом: «Не боись, милочка». И я улыбаюсь, словно поняла, и смотрю, как он обвязывается веревкой. Он подпоясывается, я протискиваюсь к самому краю и смотрю вниз.

Господи, земли не видно. Внизу тьма, и воет ветер. Я цепляюсь за оконный столб, словно не могу его отпустить. Агнес побелела от страха, лицо проводника спокойно. Если уходить, то уходить сейчас. Я отпускаю надежную каменную арку, тянусь и берусь за веревку. Потом шагаю в воздух. Чувствую, как веревка натягивается и делается такой ужасающе тонкой, и начинаю идти спиной вперед в темноту, в ничто, отталкиваясь ногами от огромных камней стены, а мои юбки надувает и полощет ветер.

Поначалу я не чувствую ничего, кроме ужаса; но по мере того, как я делаю шаг за шагом, уверенность моя растет. Я чувствую, как проводник понемногу выпускает веревку. Смотрю вверх и вижу, сколько я уже прошла, но вниз взглянуть не решаюсь. По-моему, у меня получится. Меня охватывает радость от того, что я свободна, она растет, пока мои ноги, упирающиеся в стену, не начинают дрожать. Я неистово счастлива от дыхания ветра мне в лицо, даже от того, какая огромная пустота расстилается подо мной; счастлива от того, что выбралась из замка, где они думали меня заточить в душных комнатах, счастлива, что снова взяла жизнь в свои руки, хотя и болтаюсь на конце веревки, как форель на крючке. Счастлива, что я снова стала собой – женщиной, которая держит жизнь в своих руках.

Земля подкатывает мне под ноги могучим тайным рывком, я поднимаюсь, развязываю веревку и трижды с силой за нее дергаю, чтобы ее втянули обратно. Рядом со мной стоят мой паж и Мэри Ситон, которая всю жизнь при мне. Моя служанка спустится следом; моя вторая придворная дама, Агнес Ливингстон, потом.

Стражники возле главных ворот беспечны, я вижу их на фоне светлой дороги, но они не замечают нас на фоне темной стены замка. Скоро их должны отвлечь: загорится амбар, они побегут тушить пожар, а мы ринемся к воротам, куда галопом подъедут лошади, и каждый всадник будет вести в поводу свободного коня. Самый быстрый – мой, и мы умчимся прочь, прежде чем они заметят, что нас нет.

Я стою спокойно, не переминаясь с ноги на ногу. Я взволнована, я чувствую, что сильна и полна стремления бежать. Кажется, я могла бы добежать до Норталлертона, даже до моря в Уитби. Я чувствую, как струится во мне моя мощь, могучее молодое желание жить, растущее все быстрее от страха и волнения. Оно стучит в моем сердце, трепещет в пальцах. Боже милосердный, я должна быть свободна! Я – женщина, которая должна быть свободна. Лучше умереть, чем потерять свободу. Правда, я лучше бы умерла, чем лишилась свободы.

Я слышу тихий шорох, когда Рут, моя служанка, выбирается из окна, потом шелестят ее юбки – проводник начинает ее опускать. Я вижу ее темную тень, тихо спускающуюся по стене замка, потом внезапно веревка дергается, и она взвизгивает от страха.

– Шшш! – шиплю я ей, но она в шестидесяти футах надо мной, она не слышит.

Ледяная рука Мэри проскальзывает в мою. Рут не двигается, проводник ее не опускает, случилось что-то страшное, потому что Рут падает, как мешок с тряпьем, веревка над ней ходит ходуном, и мы слышим жуткий крик, когда Рут выпускает ее.

Звук, с которым она ударяется о землю, чудовищен. Она точно сломала спину. Я тут же подбегаю к ней, она стонет от боли, зажав рот рукой – даже сейчас она старается не выдать меня.

– Ваше Величество! – тянет меня за руку Мэри Ситон. – Бегите! Они близко.

Я мешкаю лишь мгновение, глядя на бледное лицо Рут, искаженное мукой. Она затолкала в рот кулак, пытаясь не кричать. Я смотрю на главные ворота. Стражники, услышав крик, повернулись к замку, один бежит к нам, кричит другому, кто-то тащит факел от ворот. Они похожи на гончих, берущих след.

Я набрасываю на голову капюшон, чтобы скрыть лицо, и, согнувшись, ныряю в тень. Может быть, нам удастся обежать замок и выйти из задних ворот. Может быть, там есть какая-нибудь сторожка или что-то, где мы сможем укрыться. Потом в замке раздаются крики, в моих покоях подняли тревогу. Ночь тут же озаряется мечущимся пламенем факелов, и стражники кричат: «Эй! Эй! Эй!» – как охотники, как загонщики, поднимающие дичь.

Я бросаюсь из стороны в сторону, сердце мое колотится, я готова бежать. Но теперь нас заметили в свете факелов на фоне темной стены замка, и поднялся общий вопль: «Вон! Вон! Вон она! Отрезай ее! Заходи сбоку! Вот она! Загоним ее!»

Я чувствую, как отвага моя уходит, словно я истекаю кровью, я леденею. Во рту у меня вкус поражения, похожий на холодное железо, как мундштук для необъезженной кобылки. Хочется сплюнуть этот горький вкус. Хочется бежать, броситься ничком на землю и плакать, томясь по свободе. Но королева так не поступит. Нужно найти в себе смелость сбросить капюшон, выпрямиться и встать во весь рост, когда они подбегают и тычут в меня факелами, чтобы понять, кого изловили. Нужно стоять спокойно и гордо, меня должны увидеть королевой, пусть я и одета как служанка, в черный дорожный плащ. Нужно вести себя как королева, чтобы со мной не обошлись как со служанкой. Сейчас, в этот миг моего унижения, нет ничего важнее, чем сохранить королевское величие. Я королева. Смертный не может меня касаться. Мне нужно окружить себя чарами монаршей власти – одной, в темноте.