Читать книгу ""Тигры" в грязи. Воспоминания немецкого танкиста - Отто Кариус"

С Ленинградом в качестве краеугольного камня Восточного фронта мы могли бы перезимовать на хорошо подготовленных позициях. Это дало бы нам приемлемый исходный пункт для нового наступления весной 1942 года.

Наступлению на Москву было отдано предпочтение перед взятием Ленинграда. Атака захлебнулась в грязи, когда до столицы России, открывшейся перед нами, было рукой подать. Что потом произошло печально известной зимой 1941/42 года, не передать в устных или письменных донесениях. Германскому солдату приходилось держаться в нечеловеческих условиях против привыкших к зиме и чрезвычайно хорошо вооруженных русских дивизий.

Наши полки — или, лучше было бы сказать, то, что от них осталось, месяцами удерживали свои позиции, и это стало для них настоящим адом. С отмороженными конечностями, полуголодные и морально подавленные, мы — непостижимо! — еще были способны провести целую зиму на этих изначально удерживаемых позициях.

Спросите тех, кто находился на Восточном фронте в эту первую зиму или еще одну или две зимы, — почему они не испытывали сочувствия к тем, кто был жестоко наказан или помещен в лагерь за подстрекательство к мятежу или саботаж или за другие подобные проступки во время войны. Это те самые люди, которых потом чествовали как героев и мучеников.

Разве простой солдат на фронте держался просто ради удовольствия погибнуть? И было ли всего лишь удачей для фронтовика, если он прошел через все это и остался жив и вновь увидел родину? Бог знает, кто может поверить в то, что мы выстояли потому, что взгляд Гитлера, голос Геббельса или форма Геринга были особенно нам приятны. Как можно сравнивать понятия «правительство» и «родина»? Мы удерживали свои позиции и старались изо всех сил потому, что были законопослушны. А если мы уже не могли больше об этом думать, обезумев от тягот, холода и голода, то держались, подстегиваемые страхом и инстинктом.

Да, мы следовали инстинкту, который заставлял нас верить в то, что огромная опасность с Востока угрожала нам и всему западному обществу.

Ругая эту поганую войну, мы обнаружили себя на ленинградском фронте. Но стоит ли говорить, что мы вставали в строй, как только отдавалась команда. Наверное, в этом и состоит дух немецкого солдата, которого многие часто пытаются представить в дурном свете. Он проявляется в том, чтобы требовать от себя превосходного выполнения задачи, по-видимому, вопреки более здравым суждениям, что приводит к неожиданному успеху и часто превращает почти неизбежные поражения в победы.

Оборонительный бой у Невеля

На фронте у Ладожского озера стало до определенной степени спокойно. Но прежде чем мы успели как следует перевести дыхание, неожиданно для нас поступил приказ на марш в район Невеля. Русские там атаковали и взяли город. Атака последовала столь неожиданно, что некоторые наши войска были застигнуты во время движения. Началась настоящая паника. Было вполне справедливо, что коменданту Невеля пришлось отвечать перед военным судом за вопиющее пренебрежение мерами безопасности.

А нам поставили задачу любой ценой обеспечить возможность движения по автомагистрали Великие Луки — Невель — Витебск, с тем чтобы пехота могла занять как можно более выгодные позиции восточнее дороги. Предполагалось, что русские будут снова отброшены назад.

Мы вскоре во время ряда непредвиденных событий узнали, с каким противником имеем дело.

На нашей линии фронта к югу от Невеля была брешь с зимы 1941/42 года. Она рассматривалась как естественное препятствие, потому что местность была совершеннейшим болотом. К всеобщему удивлению, после прорыва к Невелю было установлено, что русским удалось мелкими подразделениями просочиться через болото, чтобы нарушить движение по автомагистрали. И меня отправили вперед с одним танком для обеспечения прикрытия; остальная часть роты должна была идти следом. Не было никаких признаков противника.

Автодорога, которую нам предстояло охранять, протянулась перед нами справа налево. Она уходила вверх направо и исчезала за подъемом примерно через 2000 метров. Остальная часть нашего батальона должна была выйти к нам с того направления и усилить наш рубеж между Ловецом и Невелем. Это было 4 ноября.

Мы вылезли из танка. Мой механик-водитель, унтер-офицер Кестлер ремонтировал поврежденную левую гусеницу. Стоя на открытом пространстве, мы с удовлетворением отмечали, что наши танки катились по направлению к нам по автодороге через вышеупомянутый подъем. По крайней мере, радист не докладывал мне ничего такого, что нарушало бы эту идиллию.

Когда я лучше рассмотрел первые танки, невольно вздрогнул. На них сидела пехота. Это русские лично удостоили нас своим присутствием. В мгновение ока все мы опять были на своих местах. Но русские даже не обратили на нас внимания. Наверное, сочли нашу машину подбитой и не рассчитывали на боевой контакт с противником.

Мой водитель, Кестлер, практически все испортил; он всегда приходил в ярость, когда показывались танки. По его мнению, огонь никогда не открывали достаточно быстро. Он бы предпочел протаранить танки противника. Он уже завел двигатель и вновь потребовал, чтобы мы открыли огонь, не понимая нашего «спокойствия». Мой наводчик, унтер-офицер Клаюс, был одним из тех бывших студентов университета, кто умел наслаждаться выпивкой. В отличие от его прежних начальников я хорошо с ним ладил. К сожалению, мы расстались, потому что его просьба о продолжении учебы была удовлетворена. Итак, едва я собрался приказать «открыть огонь», как Кестлер потерял терпение и попытался двинуться с места. Двигавшиеся в голове колонны русские были от нас уже не более чем в 60 метрах. Как раз в это самое время Клаюс «дал им прикурить» снарядом, угодившим между башней и корпусом. Танк сполз на обочину и загорелся. Экипаж не подавал признаков жизни. Русская пехота рассыпалась по местности, прилегающей к дороге.

Клаюс занялся остальными вражескими танками. Они натолкнулись один на другой в замешательстве, повернули и совсем не помышляли о том, чтобы дать нам бой. Лишь два из двенадцати танков «Т-34» избежали нашего огня.

Вечером я был отозван на север. Мы должны были провести небольшую операцию у Щелкуницы. На прежней позиции для выполнения задачи обеспечения безопасности нас сменили зенитчики. Через два дня я вернулся. Для усиления мне был выделен танк из 3-й роты. Им командовал фельдфебель Дитмар.

Мы уже больше не считали, сколько еще было русских танков после того, как противник получил такую трепку. Однако, как правило, мы недооценивали упорство иванов. Они появились в полдень на том же самом месте, что и два дня назад. Но на этот раз они задраили люки, готовясь к бою, и наполовину отвернули башни вправо.

Судя по всему, противник распознал только зенитное орудие и совершенно просмотрел нас, главных злодеев. Вражеские танки — их было пять — попытались объехать свои сожженные машины. Они совершили свою самую большую ошибку, обозревая на ходу только возвышенный участок местности.