Читать книгу "Маски - Рэй Брэдбери"

Он стал все время носить простую синюю маску, вырезанную в Греции, которая была у него несколько лет. Он не снимал ее ни утром, ни днем, ни ночью.

– О боже! – стенала Лизабета. – Все та же маска! Тот же характер!

Он носил синюю греческую маску ежедневно целых три недели.

– Неужели ты не можешь надеть какую-нибудь другую? – умоляла она.

– Нет, – отвечал он, вполне осознавая последствия.

Он носил греческую маску каждый день.

В конце третьей недели Лизабета съехала от него. Больше он ее не видел. Только тогда он снял греческую маску.

– Пришлось повозиться, – признался он. – Но она ушла. Не вынесла сожительства с одним-единственным мужчиной. Соскучилась по всем остальным мужчинам, которые жили во мне. Прощай, Лизабета!

Греческую маску он сжег.

Вскоре после разрыва с Лизабетой у него начались неприятности с полицией. То тут, то там в городе он оказывался возмутителем спокойствия и предстал перед судом по обвинению в нарушении общественного порядка. Шеф полиции кричал, что ношение маски в общественных местах создает нездоровую атмосферу. Латтинг тут же выкрутился, заявив, что он ветеран войны, с изуродованным лицом под маской. Но так как он не унимался, непрерывно донимая добрых людей своими масками, то его снова привлекли к суду, где он потребовал правосудия. На суде, по словам адвоката, а может, судьи, он принялся передразнивать всех и вся, и в итоге на него наложили огромный штраф за неуважение к суду.

Полиция продолжает дознание на основании слухов, согласно которым Латтинг замышляет убийство. Латтинг говорит, что на протяжении нескольких лет он кого-то медленно убивает. Читатель догадается, что Латтинг на самом деле замышляет самоубийство, и он убивает нечто в самом себе, а маски служат орудием убийства его души и веры. До полиции это не доходит; там считают, что он готовит реальное, а не символическое убийство.

Квартирная хозяйка опасается, что под маской Латтинга таится нечто ужасное. Она делится своими соображениями с дочерью. Они пытаются всяческими уловками выманить его из квартиры. Он умиротворяет их, представ перед дочерью в маске человека, в которого она мечтала бы влюбиться, а его описание он выпытал у нее однажды ночью. Перед матерью он предстает в маске ее давно умершего отца. Он приходит и сидит у нее в гостиной. Разговаривает с ней так, как некогда разговаривал ее покойный отец. Так Латтинг находит выход из очередной затруднительной ситуации.

Его любовные похождения продолжаются. С помощью своих масок он крутит четыре романа одновременно. А когда женщины начинают его ревновать к другим, он просто отвечает:

– Как вы можете ревновать ко мне? Вы ведь любите эту маску и то, как я в ней себя веду. Когда я надеваю другую маску, я уже не тот, кого вы любите, а другой. К новой женщине я иду в новой маске. Разве можно ревновать к другому человеку? Нельзя. Это нелогично и глупо. Ради всего святого, прекратите ревновать. Я люблю вас, вы – меня. Так чего же вам еще надо?

Одну из влюбленных в него женщин зовут Аннетт.

– Ты любишь меня? – спрашивает он ее.

– О, да, да, я люблю тебя.

– Ты любишь мое лицо, – говорит он, – и ничего больше. Ты из тех женщин, кто выходит замуж за внешний облик.

– Нет, нет, это ребячество, – возмущается она. – Я люблю тебя всего без остатка.

– А если бы у меня было другое лицо.

– Я бы все равно тебя любила, – отвечает она.

Он снимает одну маску и надевает другую.

– О-о, – говорит она, встает и уходит.

– Я так и думал, – торжествует он. – Лизабета любила меня за то, что я был сразу сотней мужчин зараз. А эта любила меня за то, что я был одним-единственным. Ох уж эти разные, все поглощающие женщины!

К Латтингу обращались за советом. Он встречает посетителей в маске, изображающей их самих, выпячивая присущие им пороки и недостатки, к досаде одних или радости других. Большинство друзей отворачивается от его едких пародий на них самих и предпочитает вести тот же бессмысленный образ жизни, что и раньше. Некоторые даже пытаются убить его за то, что он беспощадно обнажает их слабости, а некоторые, напротив, набираются ума.

К нему приходит молодая женщина с подарочной коробкой.

– Откройте, – обращается она к нему.

Она долгие годы была влюблена в своего отца, но поскольку общество, в котором она живет, осуждает подобное поведение, то все ее чувства подавлены, загнаны внутрь.

Латтинг открывает коробку и обнаруживает маску. Она заказала ее в качестве особого подарка.

– Это маска моего отца, – говорит она.

– Вот оно что! – удивляется Латтинг.

– Наденьте ее, – просит она.

Он надевает маску.

– Теперь, – говорит она, присаживаясь рядом, – можете взять меня за руку.

Латтингу все хуже и хуже от череды любовных похождений и разоблачений пустопорожней любви с помощью масок. Его эксперименты с представителями общества, церкви и искусства только усугубляют его состояние. Он понимает, по какому тонкому льду катится наша цивилизация со своей жестикуляцией и кривлянием, лишь бы скрыть свою внутреннюю порочность. Он впадает в глубокую депрессию.

Чтобы спасти Латтинга от самого себя, Смит разыскивает, находит и пускает в ход фотографию семнадцатилетнего Латтинга. Смит заказывает маску, в точности повторяющую черты Латтинга в этом возрасте, пятнадцать лет назад.

И дарит эту маску Латтингу.

Латтинг в ужасе смотрит на маску и понимает, что потерял все – юность, чистоту, веру, доверие, порядочность. Он сломлен ею. Эксперимент окончен. Латтинг совершает самоубийство.

Когда с мертвого Латтинга снимают маску, открывается лицо безупречного цвета и очертаний. У него не было никаких физических изъянов, чтобы прятаться под маской.

Смит добивается, чтобы Латтинг был кремирован вместе с масками.

Человек под маской

(факсимильные фрагменты)

МАСКИ

Изысканные маски лежали на столе рядом с креслом мистера Йовара, откуда он мог, не мешкая, дотянуться до них в случае надобности.

– Они нужны мне постоянно, – объяснил он, натягивая одну из них на лицо. – Паралич, знаете ли, разбил меня в одиннадцать лет. С тех пор на моем старческом лице не движется ни один мускул.

– Понимаю, – сказал его собеседник помоложе по имени Сиарди.

– Вы хотите сказать, что сомневаетесь, – сказал старик.