Читать книгу "Купе №6. Представление о Советском Союзе - Роза Ликсом"

Продавщица посмотрела на мужчину с недоумением. Потом усмехнулась, повела внушительным задом и достала из-под прилавка большую бутыль водки, бутылку полусухого вина «Медвежья кровь», еще какую-то болгарскую бурду и пучок лука.

Мужчина засмеялся, достал несколько мелких купюр и пригоршню монет и бросил их на тарелочку, потом взял бутылки и лук, долго смотрел на продавщицу, провел языком по сухой нижней губе и припрыгивающим шагом, слегка насвистывая, вышел из магазина. Девушка осталась внутри, но продавщица окинула ее таким ненавистным взглядом, что она поскорее вышла.

Они зашагали к остановке. Шершавое небо порошило жестким колючим снегом, ветер крепчал. Он набрал силу далеко в тундре и леденил раскачивающиеся еловые ветви.

Автобус, смердящий будничной гнилью, пришел вовремя, и пассажиры быстро набились внутрь. За рулем сидела распухшая, втиснувшая себя в зимнее пальто с меховым воротником, пропахшая луком и водкой женщина средних лет. Темное небо было покрыто несколькими слоями облаков, они взбирались друг на друга то прямо над кромкой леса, то где-то далеко в вышине.

Мужчина и девушка вышли на привокзальной площади. Ветер носил ошметки черного пакета вокруг памятника Ленину. С трудом передвигаясь, они прошли к кафе-мороженому, притулившемуся на углу вокзала. На двери висела табличка: «Ремонт».

В кафе пахло хлоркой. Красивый плиточный пол в молочных лужах, в углу мятые пакеты молока. Внутри полно народу. Мужчина выпил стакан водки, проглотил пирожок и сказал, что возвращается к поезду.

Девушка заказала салат с майонезом и порцию мороженого, в которую входили также покрытый темным шоколадом чернослив и печенье двух сортов.

Салат состоял из одного майонеза, печенье торчало из шапки огромной порции мороженого, словно колья для сушки сена. На подоконнике стояли астры, печальные вестники осени, поникшие головами в связи с отсутствием воды. Небо покрылось надвигающимися снизу комковатыми тучами и клубящимися далеко в вышине лазурными облаками. Мимо кафе грузно прогрохотал трамвай.

Девушка неспешно доела мороженое. Печенье она положила на край тарелки.

Мужчина растирал коленки, когда девушка вошла в купе. В динамиках звучал романс Чайковского. Позади оставался Омск. Закрытый город. Уставший, окутанный тайгой, старый добрый Омск, брошенный молодостью на произвол судьбы. Позади оставался острог, в котором чуть не умер каторжанин молодой Достоевский, позади оставался бездушный памятник зрелого Достоевского, позади оставался главный город Белой России, где правил адмирал Колчак, позади оставались длинные очереди у магазинов, измученная земля, ряды выцветших до серого цвета деревянных дач. Это все еще Омск. Одинокий девятнадцатиэтажный дом среди полей, пятьсот километров трубопровода, желтые языки буровых вышек и черный дым. Лес, лиственницы, березы, лес, обрушившийся под тяжестью снега дом, это уже не Омск. Поезд, стуча колесами, летит сквозь заснеженное, пустынное пространство. Все в движении: снег, вода, воздух, деревья, облака, ветер, города, села, люди и мысли.

Девушка слушала в наушниках музыку и вернулась на Большую Садовую. Там, на верхней площадке зеленого дома, было ее и Митькино тайное место. На стене у самого входа был нарисован черный кот, а все лестничные пролеты исписаны цитатами из «Мастера и Маргариты» Булгакова. Как часто под покровом ночи они с Митькой пробирались наверх по узким деревянным ступенькам. На уровне шестого этажа двух ступенек не хватало, и если этого не знать, то можно было разбиться насмерть. Но они знали и были осторожны. Там на самом верху, посреди кошачьей вони, они с Митькой выкурили первый совместный косяк.

Мужчина стыдливо сменил нижнее белье. Грязное он завернул в старую «Литературную газету» и убрал сверток в сумку.

Подсевшие в Омске новые пассажиры стояли в коридоре. Среди них был офицер. Военный мундир сидел идеально, ботинки блестели, как и немного воспаленное лицо. Он стоял прямо и время от времени солидно покашливал. Мужчина смотрел на него через открытую дверь купе.

— Во времена Ленина в Советском Союзе не было офицеров, были только командиры и личный состав. Разницу между ними можно было увидеть только с очень близкого расстояния, по знакам отличия на воротнике. То время давно ушло, теперь лейтенанты и капитаны сидят за одним столом, а майоры и полковники за другим. У этого шута воровская морда. Скорее всего, педераст, впившийся в спину советской власти.

Уши офицера покраснели, он сделал несколько резких шагов в сторону мужчины, схватил его за нос и сжал так сильно, что мужчина повалился на полку.

— На следующей станции хулиганов снимут с поезда, — сказал офицер. — Будь вы помоложе, я отправил бы вас на воспитание куда подальше.

Стремительность офицера повергла мужчину в недоумение.

— Да я же не... — начал он оправдываться, вскочил и замахнулся на офицера, но тот успел увернуться, и кулак угодил в дверную раму.

Мужчина злобно сплюнул через левое плечо в коридор и зашипел. Офицер посмотрел на него, глубоко вздохнул и вышел. Раиса выбежала в коридор с топором в руках.

— Свинья! Здесь запрещено плеваться по углам! Не посмотрю, что герой-сталелитейщик, наваляю по первое число.

Раиса так размахивала топором, что девушка пригнулась. Вскоре проводница ушла. Мужчина с облегчением посмотрел ей вслед.

Коридор опустел. Девушка некоторое время постояла одна, затем прошла в купе. Мужчина, по-прежнему в ярости, сидел на краю полки.

Девушка не смела пошевелиться. Постепенно мужчина успокоился. Он спрятал подбородок в широкой ладони и вздохнул.

— Терпеть не могу таких героев. Вырядятся как проститутки. Именно из-за таких типов мы все еще не победили афганцев. Эти гомосеки — щеголи, похуже чем афганские бойцы. Я видел в новостях, как мусульмане там, в пустыне, носятся со своими автоматами. Берегут их как младенцев. А что делают наши офицеры? Знай себе вертят жопами. Если бы наши воевали как следует, мы бы давно перебили всех этих ублюдков. Но нет, они только долбят друг друга в жопы. Когда я служил в армии, гомосекам вставляли шест в задницу. Нормальный боец знает, что делать с оружием. Им убивают врагов. И не в лоб, а в живот.

У девушки в голове стучала только одна мысль: она ненавидела этого человека.

Они ехали мимо убогих домов, почти проглоченных садами, деревень, захваченных лесом, городов, облизанных таежным лишайником. Поезд спешил на восток, темно-коричневые тучи покрыли весь небосклон, но неожиданно на юге вдруг образовалась прореха, в которой мелькнуло ясное, синее, весеннее небо. Поезд спешил на восток, и все ждали наступления утра. Девушка представила, как едет в жарком вагоне через страшную Сибирь, а в это самое время, возможно, этот поезд видит тот, кто очень скучает по Москве, кто хотел бы оказаться в этом поезде, кто сбежал из лагеря без оружия, без еды, с отсыревшими спичками в кармане, кто спешит через лес на украденных у охранника лыжах с ржавой финкой в кармане — готовый убить, готовый умереть и замерзнуть, готовый броситься навстречу жизни.