Читать книгу "И прольется кровь - Ю Несбе"

Я закрыл глаза, зная, что мне уже не заснуть.

Потом я поднялся, взял бинокль, подошел к одной из бойниц и оглядел горизонт.

Ничего.

Только тик-так, тик-так.

Глава 4

Кнут принес прозрачную густую вонючую мазь от комаров, наверное просто напалм. И еще две немаркированные бутылки, заткнутые пробками, с прозрачной жидкостью, пахнущей сивушными маслами, – точно напалм. С наступлением утра солнце стало светить ярче и подул ветер, от которого засвистело в печной трубе. Тени облаков скользили по пустынному, монотонному волнистому пейзажу, как стада оленей, на несколько секунд окрашивая светло-зеленые островки растительности в темный цвет, гася солнечные блики на маленьких озерцах вдали и отблески породы на оголенных скалах. Это было похоже на неожиданно раздавшийся глубокий бас в песне, которую поют высокие голоса. Ну что же, все равно песня минорная.

– Мама сказала, что рада пригласить тебя на собрание в молельном доме, – сказал мальчик и уселся за стол напротив меня.

– Вот как? – произнес я, проводя рукой по бутылке.

Я снова заткнул ее пробкой, не сняв пробы. Разминка. Пробку надо вынуть, тогда напиток станет лучше. Или хуже.

– Она думает, тебя можно спасти.

– А ты так не думаешь?

– Я не думаю, что ты хочешь быть спасенным.

Я встал и подошел к окошку. Олень вернулся. Когда я заметил его утром, то почувствовал облегчение. Волк. Их ведь уничтожили в Норвегии, верно?

– Мой дед проектировал церкви, – сказал я. – Он был архитектором. Но он не верил в Бога. Он считал, что когда мы умираем, то умираем совсем. Я больше верю в это.

– Он и в Иисуса не верил?

– Раз он не верил в Бога, вряд ли он верил в Божьего Сына, Кнут.

– Понимаю.

– Ты понимаешь. И что дальше?

– И тогда он будет гореть.

Я хмыкнул:

– В таком случае он уже давненько горит: он умер, когда мне было девятнадцать. А тебе не кажется, что это немного несправедливо? Бассе был хорошим человеком, он помогал людям, нуждавшимся в помощи, а этого я не могу сказать о многих знакомых мне христианах. И если бы я мог быть хоть вполовину так хорош, как мой дедушка…

Я заморгал. Глаза жгло, в них мелькали белые точки. Неужели это все солнце, пытающееся прожечь дыру в моей роговице? Неужели посреди лета у меня начнется снежная слепота?

– Мой дедушка говорит, что добрые поступки не помогают, Ульф. Твой дедушка сейчас горит, и скоро наступит твоя очередь.

– Хм. Значит, ты утверждаешь, что если я пойду на это собрание и приму Иисуса и этого твоего Лестадиуса, то попаду в рай, даже если никогда ничем не помогу ни одной живой душе?

Мальчишка почесал рыжую шевелюру:

– Да-а-а-а. Во всяком случае, если ты примешь учение Лингена.

– А что, существуют разные учения?

– Есть младоперворожденные в Альте, люндбергианцы в Южном Тромсе, старые лестадианцы в Америке и…

– И все они будут гореть?

– Так говорит дедушка.

– Судя по всему, в раю будет просторно. А ты не думал, что если бы мы с тобой поменялись дедушками, то ты наверняка был бы атеистом, а я лестадианцем? И тогда гореть предстояло бы тебе?

– Может быть. Но к счастью, гореть будешь ты, Ульф.

Я вздохнул. В здешних местах было что-то первозданное. Словно ничего не должно было и не могло произойти, словно неизменность была естественной.

– Слушай, Ульф…

– Да?

– Ты скучаешь по папе?

– Нет.

Кнут застыл:

– Он что, не был хорошим?

– Думаю, был. Но дети хорошо умеют забывать.

– А так можно? – тихо спросил он. – Не скучать по папе?

Я посмотрел на него:

– Думаю, да.

И зевнул. Плечо болело. Мне надо было выпить.

– Ты правда совсем один, Ульф? У тебя совсем никого нет?

Я задумался. Мне и в самом деле пришлось задуматься. О господи.

Я покачал головой.

– Угадай, о ком я думаю, Ульф.

– О папе и дедушке?

– Нет, – ответил он. – Я думаю о Ристиинне.

Я не стал спрашивать, как я мог это угадать. Мой язык был похож на высохшую губку, но выпить можно будет только после того, как он выговорится и уйдет. Он даже принес мне сдачу.

– И кто такая эта Ристиинна?

– Она учится в пятом классе. У нее длинные золотистые волосы. Она в летнем лагере в Каутокейно. На самом деле мы тоже должны были быть там.

– Что это за лагерь?

– Лагерь как лагерь.

– И что вы там делаете?

– Мы, дети, играем. Когда нет встреч и проповедей, конечно. Но в этот раз Рогер спросит у Ристиинны, хочет ли она стать его девушкой. И может быть, они поцелуются.

– Значит, целоваться – это не грех?

Кнут склонил голову набок и прищурил один глаз:

– Я не знаю. Перед тем как она уехала, я сказал, что люблю ее.

– Любишь, вот так прямо?

– Да. – Он подался вперед и, глядя вдаль, прошептал с придыханием: – «Я люблю тебя, Ристиинна». – Мальчишка снова посмотрел на меня. – Это было ошибкой?

Я улыбнулся:

– Ни в коем случае. Что она ответила?

– «Вот как».

– Она ответила «вот как»?

– Да. Как думаешь, что это значит, Ульф?

– Ну, как сказать. Конечно, это может значить, что для нее это чересчур. «Люблю» – очень сильное слово. Но это может означать, что она подумает над твоими словами.

– Считаешь, у меня есть шанс?

– Безусловно.

– Несмотря на то, что у меня есть шрам?

– Что еще за шрам?

Он отлепил пластырь ото лба. На бледном кусочке кожи все еще виднелись следы швов.

– Что случилось?

– Упал на лестнице.

– Скажи ей, что ты бодался с оленем, что вы боролись за территорию. И что ты, разумеется, победил.

– Ты спятил? Она ни за что не поверит!

– Ну да, потому что это всего лишь шутка. Девчонки любят мальчишек, которые умеют шутить.

Он почесал верхнюю губу:

– Ты сейчас не врешь, Ульф?

– Послушай. Даже если у тебя не будет шансов именно с этой Ристиинной именно этим летом, то будут другие Ристиинны и другие лета. У тебя будет полно девчонок.