Читать книгу "Богатые девушки - Зильке Шойерман"

Полежав так некоторое время, он сквозь зубы бормочет невнятное ругательство, перекатывается на бок и с недовольным вздохом наваливается на Лизу. Она чувствует сильный толчок, ей больно, она кричит. Он прижимает ладонь к ее рту, я не думал, что ты такая страстная, говорит он. После этого она лишь тихонько хнычет, стараясь освободить голову из-под его тяжелого тела, чтобы глотнуть воздуха. Поначалу все это омерзительно, страшно и противно. Но потом она видит его лицо.

Оно исказилось, став совершенно, абсолютно несимметричным, словно незаметный шов из белесых ресниц и бровей соединил части лиц двух разных людей, и именно это различие и единство в экстазе напомнило Лизе направленное в себя выражение лиц соревнующихся рыбаков, виденных ею в документальном фильме о море, те люди не обращали никакого внимания на камеру, и Лиза — и это почти доставляет ей удовольствие — тоже наблюдает его закрытые глаза, открывающийся и закрывающийся рот, издающий тихие стоны в такт движениям между ее ног. Боль грохочет и пульсирует, тело Лизы съежилось до размеров родинки на руке, но, несмотря на то что из-за сильной боли слезы струятся из глаз, заливая лицо, она одновременно чувствует облегчение, ибо боль ушла из сердца и переселилась на крошечный плацдарм между ногами, став обозримой и управляемой. Она стала стрелой ненависти, ненависти к нему и к себе, и ей нравится это чувство. Действительно нравится. Комично, не правда ли? Но потом все вдруг и неожиданно кончается. Бедра залиты смесью крови и спермы, Сёрен скатывается с нее и, съежившись, лежит рядом. Он умиротворен и кажется спящим. Эй, неуверенно окликает она его, но он в ответ лишь рычит что-то невразумительное и угрожающее. Лиза замечает паука, крадущегося по простыне в ногах кровати, видит грязные подтеки на стенах, ей вдруг становится невероятно тошно, а от выпитого алкоголя она чувствует себя на самом деле плохо. Она встает, бежит в ванную, пытается вырвать, но из этого ничего не выходит, тогда она, морщась от боли, ополаскивает несколькими пригоршнями воды свое онемевшее влагалище. Некоторое время она неподвижно стоит на месте, тупо глядя в раковину, пока не замечает, что в сливном отверстии застряли короткие курчавые волоски — такие не растут на голове.

Она медленно начинает осознавать, что сегодня произошло, а что — нет. Сёрен, хрипло произносит она, я ухожу, да, проваливай, не очень дружелюбно откликается Сёрен, даже не посмотрев в ее сторону, и она довольна, что не надо больше ничего говорить. Быстрыми, уверенными движениями она начинает натягивать на себя одежду. Кожа ее стала во многих местах липкой от пота Сёрена. Надевая футболку, она коротко вспоминает, как накануне вечером, приняв душ и натершись кокосовым молочком, примерила все пять своих юбок в сочетании с разным верхом, пока наконец не нашла комбинацию, показавшуюся ей самой подходящей. Она бы с удовольствием сейчас посмеялась над этими приготовлениями, но это у нее не выходит, так как из глаз продолжают капать слезы. Оказалось, что нет никакой разницы, во что она была одета. Она перестает плакать, когда, пошарив в кармане брюк Сёрена, достала оттуда ключ, открыла дверь и вышла на лестницу. Она понимает, что если это началось, то уже никогда не кончится.

На улице свет утреннего солнца неистово выстреливает ей в глаза, как будто оно швырнуло в них горсть перца. Солнечная слепота бросает Лизу вперед, она едва не сталкивается с мусорщиком, мужчиной в оранжевой куртке, который щипцами собирает с земли всякий хлам, при этом мужчина выглядит как неутомимо клюющая большая голодная птица. Жизнь здесь идет своим привычным чередом, к вящему разочарованию Лизы, никто не обращает на нее ни малейшего внимания. Блондинка в змеиных кожаных штанах, наверное, уже ушла домой спать, или нет, вероятно, она с кем-нибудь познакомилась и теперь не должна — как Лиза — встречать утро в прискорбном одиночестве. Она делает последнее усилие, чтобы сдержать подступающие слезы, но это ей больше не удается, мир начинает расплываться перед ее взором, преломляясь в голубые небесные и ярко-желтые солнечные тона, фон разлетается на массу цветных точек. Она торопливо сворачивает за угол и едва не налетает на молодого человека в драной джинсовой куртке; руки его снова растопырены, или он их вообще не опускал? Он хочет взлететь, думает Лиза, но у него ничего не выйдет, и никакие наркотики не помогут. Как могла она принять этого чахлого придурка за знак надежды? Внезапно ей чудится, что она, в этот утренний час, на этой улице привокзального квартала, слышит голос, голос того самого бога, который заставляет всех плясать под свою дудку, он говорит, мсти, отомсти ему, это же так легко, достань из сумочки пистолет и выстрели… молодой человек, почти мальчик, не смотрит на нее, широко распахнутыми глазами он смотрит в темное небо, смотрит так, словно взор его блуждает по таинственным стенам никому не видимого внутреннего музея, и Лиза — да — ничего не предпринимает, она осторожно прикрывает дверь, оставляя молодого человека наедине с собой там, где он может остаться один навсегда.

Она окидывает его ироническим взглядом, да, эта ночь встречи с незнакомым Сёреном стала особенной, а именно ночью, после которой она окончательно и навсегда отказывается от всякой надежды. Никогда и никто не полюбит Лизу с ее спаржевым телом, никогда и никто не захочет проводить с нею время, никто не захочет есть из ее фарфорового сервиза, из белых тарелок с голубой каемкой, ее всегда будут обходить такие вот блондинки в штанах из змеиной кожи, пусть даже они вообще не умеют готовить. Эта ночь окончательно и бесповоротно доказала ей, что никогда не придется ей пережить настоящую нормальную любовь, что она должна что-то придумать, может быть, пистолетом заставить людей прикоснуться к ней, в невероятной, жуткой тишине, широко разлившейся по улице, смотрит она на фигуру Христа перед собой, на тонкого очень молодого человека, на его радостный взгляд, который — пораженная Лиза явственно это видит — в смерти становится еще радостнее, словно она напоследок доставила ему последнее удовольствие.

КРУГ МОЛНИИ

Выйдя на пенсию, он стал усиленно интересоваться тем, что его окружало, и притом не просто обычными вещами, а незаурядным в повседневности, так же как и частыми необыкновенными явлениями, и каждый раз, когда он, сидя в своем любимом кресле, шуршал страницами «Природные феномены и иллюзии» — августовский номер трехлетней давности, — он радовался наглядному и ясному, оснащенному графиками и фотографиями описанию теории шаровых молний новозеландцев Дайниса и Абрахама, как тому факту, что каждый упомянутый ими признак в точности соответствовал его собственным воспоминаниям. Да, именно такими они и были: светящимися желто-оранжевыми или голубоватыми, радиусом от пяти до тридцати сантиметров, но живущие лишь считаные секунды. Они и вправду, прежде чем исчезнуть, прыгали по земле, словно волейбольные мячи. Правда, он не видел, чтобы они залетали в дома, но даже это его радовало, ибо это могло привести к большой беде. То, что они представляли собой побочный продукт обычной лидерной молнии, означало, что состоят они из раскаленного кремния.

Оба экземпляра, виденные им самим, пронеслись от него на довольно большом расстоянии: один раз — когда он убежал с классного собрания и гроза застигла его в чистом поле, а в другой раз — когда он получил у оптика новые очки и ехал по лугу на велосипеде. Как они были красивы. И теперь, водя толстым серым пальцем по глянцевой сверкающей таблице, он ясно представлял их себе — эти два округлых огненных ядра, мощные, как гениальная мысль, и неуловимые, как чувство.