Читать книгу "Бальзаковские женщины. Возраст любви - Сергей Нечаев"

Между отцом и сыном тут же был заключен письменный договор, в котором были четко прописаны размеры необходимого Бальзаку прожиточного минимума, сын обязывался серьезно трудиться, а отец — выдавать ему вплоть до осени 1821 года 120 франков в месяц, или 4 франка в день. С. Цвейг очень образно называет эту сумму «субсидией на конкистадорский поход в бессмертие».

Оноре де Бальзак в молодости

А. Моруа не может скрыть своего восхищения решением отца Бальзака:

«Такое предложение свидетельствовало о великодушии. Сумма эта составляла немалую часть доходов семьи, и ее выделяли молодому человеку не для продолжения занятий, суливших ему надежное положение в обществе, а для того чтобы он писал драмы или романы».

С другой стороны, сумма эта была не такой уж и большой. Аренда убогой каморки в мансарде на улице Ледигьер, дом № 9, стоила 60 франков в год, или 5 франков в месяц. Кроме того, ежедневно нужно было платить 3 су за масло для лампы, 2 су — за прачку и 2 су — за уголь. Это равнялось еще примерно 10–11 франкам в месяц. Остальное можно было тратить на себя: на еду, на одежду, на писательские принадлежности и т. д. В результате выходило так, что Бальзак вообще не завтракал, а на обед ограничивался лишь чашкой молока, в которое он макал сухари, стоившие намного дешевле свежего хлеба. Ни о каких предметах «роскоши», типа зеркала или зонтика, начинающему писателю и мечтать не приходилось.

Конечно, жилье на улице Ледигьер было типичной конурой, которая у любого нормального человека могла вызвать лишь отвращение к писательскому ремеслу, не способному обеспечить что-либо более приличное. Может быть, на этом и строился расчет родителей Бальзака: мальчик помыкается какое-то время, поймет, что погорячился, и вернется домой? Может быть, его дурацкий выбор будущей профессии сам собой пройдет, как мимолетный каприз? Может быть, он раскается в своей глупости, и тогда никто и не узнает об этой его нелепой эскападе, которая, если вдуматься, может лишь повредить его доброму имени и распугать потенциальных клиентов?

Но Бальзак, как ни странно, даже в таких условиях чувствовал себя счастливым. Теперь он жил сам по себе, своей собственной жизнью, был сам себе хозяином, мог работать по своему усмотрению, а главное — он мог вволю заниматься любимым делом. О своей жизни на улице Ледигьер он впоследствии написал:

«Не могло быть ничего более омерзительного, чем эта мансарда с желтыми грязными стенами, пропахшими нищетой… Крутой скат косого потолка… Сквозь расшатанную черепицу просвечивало небо… Я не припомню, чтобы за этот долгий период работы я хоть раз прошелся по мосту Искусств или же купил у водовоза воды: я ходил за ней по утрам к фонтану на площади Сен-Мишель. В течение первых десяти месяцев моего монашеского одиночества я пребывал так — в бедности и уединении; я был одновременно своим господином и слугой, я жил с неописуемой страстью жизнью Диогена».

Сами родители стыдились признаться своим друзьям, что их сын живет в Париже в подобных условиях и «ничего не делает». Поэтому было решено говорить всем, будто Оноре по причине слабого здоровья живет на юге у одного из своих кузенов. Поэтому он должен был поменьше показываться на людях и выходить на улицу только после того, как стемнеет. Связь между молодым человеком и Вильпаризи поручили поддерживать дядюшке Даблену. Тот, по словам А. Моруа, «изредка поднимался на шестой этаж с тем, чтобы надавать своему юному другу кучу советов, сообщить о том, что происходит в недоступном ему мире, и рекомендовать его вниманию обитателей третьего этажа, у которых была прехорошенькая дочка».

Этот период жизни Бальзака его биограф П. Сиприо характеризует следующим образом:

«В сущности, он не был создан для той жизни, какую вел. Будучи гурманом, вынужденно ограничивал себя в еде; он любил бродить по городу, но был прикован к креслу; обожал сюрпризы, но из месяца в месяц жизнь его текла, словно река по плоской равнине; зная толк в приятной беседе, он ни с кем не встречался».

* * *

С сестрой Бальзака Лорой все обстояло значительно проще: ей было почти двадцать лет, родители мечтали выдать ее замуж «за приличного человека», и сама она мечтала о том же. Но где в захолустном Вильпаризи было найти достойного мужа?

К счастью, в октябре 1819 года она познакомилась с неким инженером месье Сюрвиллем, занимавшимся неподалеку строительством канала на реке Урк.

Эжен Сюрвилль родился в 1790 году в Руане. Он был внебрачным ребенком провинциальной актрисы Катрин Аллен, взявшей себе в театре псевдоним Сюрвилль и дебютировавшей с ним в 1785 году. Его отец, Эжен-Огюст Миди де ля Гренере, не признал мальчика своим ребенком. Однако в феврале 1791 года богатый руанец Луи-Эмманюэль Миди д’Анде заявил, что младенец является сыном его умершего брата, Эжен-Огюста Миди де ля Гренере. В акте, составленном тремя нотариусами, указывалось:

«Желая обеспечить будущее ребенка и принимая во внимание трудности, с которыми сталкивается мадемуазель Аллен при воспитании сына, а также стремясь возместить ущерб, каковой могло ей причинить знакомство с месье Миди де ля Гренере, месье Миди д’Анде посредством дарственной записи назначает годовую ренту в тысячу двести ливров побочному сыну своего брата и незамужней матери ребенка».

После этого некий руанский журналист Жан Мильсан, сожитель мадемуазель Сюрвилль, назначенный решением окружного суда в Руане опекуном маленького Эжена, ходатайствовал о том, чтобы мальчику разрешили носить имя отца, и добился, чтобы в метрическое свидетельство ребенка внесли соответствующую поправку. В результате маленький Эжен был признан «побочным сыном покойного Эжен-Огюста Миди де ля Гренере, имеющим право в качестве такового считаться наследником своего отца».

Однако юный Эжен продолжал называть себя Сюрвиллем, под этим именем он и был принят в 1808 году в Политехническое училище. На вступительных экзаменах он был одним из лучших. В 1810 году способный юноша поступил в Императорское училище по строительству мостов и дорог, потом в качестве лейтенанта инженерных войск участвовал в кампании 1814 года. В 1817 году Сюрвилль был направлен на строительство обводного канала на реке Урк и выбрал Вильпаризи местом своего жительства. Там-то он и познакомился с красавицей Лорой.

Поначалу Лора посчитала Сюрвилля слишком мелкой для себя сошкой. Она писала:

«В ту пору я еще жила в царстве мечты: вдруг я в один прекрасный день разбогатею, вдруг я выйду замуж за лорда, вдруг, вдруг, вдруг!»

На Новый год он явился с шампанским и конфетами, но все напрасно. Его банальные подарки были встречены достаточно холодно. Однако, узнав об «аристократическом происхождении» поклонника, Лора смягчилась, а вскоре и вовсе увлеклась, взглянув на молодого человека совсем другими глазами. Лора Миди де ля Гренере-Сюрвилль — звучало очень пристойно.

Имя, пожизненная рента, диплом инженера — нет, такими женихами не бросаются! К тому же в провинциальном Вильпаризи.