Читать книгу "Плач Минотавра - Хавьер Аспетья"

— Я лишь хочу, чтобы эта нимфа оставила в покое мои цветы. Ты только посмотри на мой бессмертник. В саду же не осталось ни одной белой розы!

— Ну, Леска, так что же нам надо сделать, чтобы прогнать нимфу из сада?

— Отдай своему брату трон, и нимфа исчезнет.

Минос глубоко вздохнул. Разговор начал утомлять его.

— Слушай-ка, ты, садовничек, ты хочешь убрать отсюда невидимую нимфу, а я — своего брата, но я не собираюсь преподносить ему на блюдечке трон, к которому столько лет прокладывал дорогу. Теперь скажи мне, можешь ли ты хоть чем-то помочь мне или придется отправить тебя сеять овес к Аиду?

— Если ты не хочешь отдать ему всю власть, отдай худшую ее часть.

— И какова же, о мудрейший из мудрейших, по-твоему, эта худшая часть?

В этот момент в саду появился Радамант и направился к своему любимому фонтану. Садовник, не обращая на царевича ровным счетом никакого внимания, протянул руки вслед заходящему солнцу и улыбнулся.

— Среди всех отравленных плодов власти нет яства более ядовитого, нежели власть судить. Самые грязные из свиней плещутся в помоях, что в сотни раз чище, нежели грязь, в которой приходится мараться судьям. Тот, кто судит, покрывается коростой несовершенных законов, которые защищает.

Минос задумался. В этом вздоре, очевидно, что-то было. Помолчав еще немного, он сказал:

— Хорошо, но имей в виду, что, если твой совет не поможет мне избавиться от моего брата и его духов, твои кости пойдут на удобрения для твоего сада.

Минос подозвал к себе Радаманта и торжественно, в присутствии единственного свидетеля, садовника Лески, назначил своего брата главным судьей Крита. Ничего не подозревающий Радамант с благоговением повторил за Миносом слова клятвы. В самом конце его перебил садовник Леска, прямо-таки подпрыгивающий от радости:

— Смотри, господин, как улепетывает безымянная нимфа, смотри! Ставлю свою лопату на то, что мы больше никогда не увидим ее!

Минос ничего не увидел, но Радамант в ужасе бросился к фонтану и, не найдя своей возлюбленной, сошел с ума от тоски и бежал из дворца в поисках своей безымянной нимфы. Потом он стал отшельником и поселился в пещере на горе Дикта, расположенной в восточной части Крита. До сих пор туда приходят путники и пастухи, которые просят Радаманта рассудить их по справедливости, а он молча выслушивает их и ждет, пока спорщики не разберутся сами и не уйдут восвояси. Радамант не вынес ни одного приговора и не осудил ни одного человека, и потому люди называют его самым справедливым судьей в мире.

Старуха из дубовой рощи

— Ты звала меня, госпожа.

— Я хочу, чтобы мы немедленно сделали привал. Мне нужно передохнуть.

Военачальник, прищурив глаза, посмотрел на солнце.

— Царевна, мы должны прибыть в Кносс до заката. Царевич ждет нас. К тому же здесь нет места, достойного дать вам приют.

— Пошли в Кносс гонца, пусть передаст Миносу, что мы приедем только завтра. А моя свита пока найдет мне место для отдыха.

Небольшой караван сошел с дороги и углубился в дубовую рощу. Выйдя на опушку, слуги остановились, и Пасифая спустилась с носилок. Ей хотелось отсрочить приезд в каменный город и расстроить тем самым, пусть и немного, планы своего жениха.

У подножия ближнего холма придворные дамы Пасифаи нашли небольшую пещеру, в которой жила полоумная старуха, с радостью согласившаяся приютить царевну.

— Какая прекрасная лента схватывает твои волосы, — заявила старуха, лишь увидев Пасифаю, — а мои шпильки совсем старые, грубые — того и гляди рассыплются. Подари мне эту ленту.

Пасифая со смехом развязала ленту и отдала ее старухе. Та в свою очередь вытащила изъеденные временем шпильки, державшие пучок седых волос, и отдала их Пасифае.

Вместе со старухой царевна вошла в пещеру, а ее свита отправилась в лагерь, разбитый охраной неподалеку. На огне стоял небольшой котелок с ароматно пахнущим супом.

— Какие у тебя красивые сандалии, — сказала старуха, лишь только они вошли в пещеру, — а мои-то совсем износились, того и гляди развалятся. Подари мне свои.

Пасифая, смеясь, скинула обувь и отдала старухе. Та тоже сняла свои старые сандалии и протянула их девушке. Ноги старухи были гораздо меньше, чем у Пасифаи, и ее сандалии сильно жали царевне.

После этого старуха разлила суп из котелка в две плошки и отдала одну Пасифае. За ужином женщины не проронили ни слова. Доев свой суп, старуха сказала:

— Твое пурпурное платье такое легкое и красивое, а моя шерстяная юбка изъедена временем и весит больше, чем греет. Подари мне свое платье.

Пасифая, смеясь, разделась и отдала старухе царское платье. Старуха тоже скинула одежду, чтобы отдать царевне свою юбку; белая кожа двух женщин, старой и молодой, будто светилась в темноте. Старуха была намного ниже Пасифаи, и ее юбка едва доставала той до колен.

— Я не могла оторвать от тебя глаз, когда ты разделась, — сказала старуха, одевшись в царский наряд, — твоя кожа такая же белая, как моя, но такая чистая и нежная. Моя же — шершава, как губка, суха и сморщена от света многих лун, что я прожила. Подари мне свою кожу.

Пасифаю охватила сонливость. Теплая волна пробежала от ее ступней, сжатых маленькими, неудобными сандалиями старухи, вверх по ногам и распространилась по всему телу. Царевна едва удержалась от того, чтобы закрыть глаза. Подавив зевок, она спросила у старухи сонным голосом:

— Скажи мне, мать, как могла бы я, даже если бы захотела, поменяться с тобой своей кожей?

— Все возможно, — сказала старуха и усмехнулась, обнажив ряд черных и желтых зубов.

На следующее утро военачальник, сопровождавший караван, пришел к пещере сказать царевне, что солдаты свернули лагерь и готовы выступить. Пасифая вышла ему навстречу. Она была одета в короткую пастушескую юбку, старые сандалии жали ей ступни, а кожа напоминала сушеный виноград.

— Разбейте лагерь, — сказала она военачальнику, — и пошлите в Кносс гонца, пусть скажет, что мы приедем в город не ранее завтрашнего дня.

— Но царевич ждет нас, госпожа, — попытался возразить военачальник, недовольный новой задержкой, — и наверняка решит, что с нами что-то случилось. Я не хочу, чтобы меня разжаловали и оставили в солдатах до конца моих дней.

— Я замолвлю за тебя словечко перед Миносом, если ты сделаешь все, как я скажу.

Две недели приходил генерал к пещере, и две недели Пасифая, одетая, как попрошайка, сморщенная, словно засохшее яблоко, просила его подождать. На пятнадцатый день в дубовую рощу в сопровождении личной гвардии прибыл сам Минос.

— Теперь ты знаешь танец, — сказала старуха Пасифае. — Вот твоя лента, твои сандалии, твое платье и твоя нежная и красивая кожа. Никогда не забывай этот танец, научи ему всех женщин Кносса, научи ему свою дочь, пусть она научит ему свою дочь, а та — свою, и пусть так будет всегда.