Читать книгу "Совсем того! - Жиль Легардинье"

— Прежде всего вы должны надеть на доску специальный чехол, иначе та поверхность, на которой гладит Манон, будет испачкана типографской краской и потом будет пачкать белье.

Одиль сунула Блейку в руки маленький утюг.

— Ставьте терморегулятор на тройку, не больше, иначе может загореться. Я-то знаю, со мной случалось…

— О'кей, терморегулятор на цифру три.

— И берите утюг только с зеленой ручкой, другим гладит Манон…

— …Я понял: краска и все такое, пачкается чистое белье.

— А теперь — действуйте.

— Так прямо и гладить газету?

— Так и гладить. Утюг убирает складки и закрепляет типографскую краску. У Мадам пальцы не будут черные. Разве в английских аристократических домах так не делают?

— Куда уж нам, мы и читать-то не умеем, — проворчал Эндрю. — Может, когда мы совершим революцию, попросим у вас взаймы Карла Великого, чтобы он нам школы придумал.

Эндрю старался как мог. Запах нагретой краски вызывал у него тошноту. Вдруг он замешкался, увидев крупный заголовок: «Цены на сталь выросли на 20 %: промышленность под угрозой».

— Мадам терпеть не может, когда до нее читают ее газету, — заметила Одиль.

— Вы полагаете, что взгляд англичанина способен замусолить страницу? Да и как она узнает? Неужели в корзинке для рукоделия у нее спрятан детектор лжи?

— Мадам не занимается рукоделием, а вам не следует над ней насмехаться. Вы будете удивлены, когда узнаете, на что она способна…

— Вот если бы она была способна читать газету, не боясь испачкать пальцы, я был бы сильно удивлен. Эта ее причуда смешна.

— Не вам судить, смешная причуда или нет.

— Что вы хотите этим сказать?

Эндрю перестал гладить и уставился на Одиль.

— Мадам, по крайней мере, не спит с плюшевой игрушкой, точно ребенок… — ответила кухарка.

Эндрю воздел руки к небу:

— Вы не только позволяете себе входить без предупреждения к мужчине, с которым едва знакомы, вы еще…

— Вы опаздывали, Мадам бы вам этого не простила!

— …вы еще подсматриваете за его интимной жизнью!

— Вовсе нет.

— Ну, раз уж вы так себя ведете, позвольте мне рассказать вам историю Джерри.

— Мне это не интересно. И я не знаю никакого Джерри.

— Это плюшевый кенгуру, над которым вы потешаетесь. Я никуда не езжу без него. Это любимая игрушка моей дочери; этого кенгуру подарил ее крестный, вернувшийся из Австралии, когда ей исполнилось пять лет, и она назвала его Джерри. Она повсюду таскала его с собой. Потерять Джерри было бы для нее самым большим несчастьем. Много лет она не расставалась с ним даже ночью. Она не могла уснуть, если Джерри не было рядом. А потом в один прекрасный день Джерри остался сидеть на углу кровати. Она перестала брать его в руки. Через некоторое время она отправила его на полку. А позже она поехала учиться в университет, а его с собой не взяла. В этом не было ничего особенного, но меня это потрясло. Я взял себе привычку каждое утро приходить в пустую комнату дочери и здороваться с ее брошенным другом. С тех пор я беру его с собой повсюду. И вы можете над этим смеяться, если хотите…

— Мне жаль, правда жаль. Я не хотела… Неожиданно их разговор прервал дым, идущий от газеты.

— Проклятие! — воскликнула Одиль, хватая утюг. — Биржевые котировки горят!

— Когда речь идет о ценах, «горят» означает «резко пошли вверх».

— Смейтесь, смейтесь. Вот она выставит нас обоих — тогда будет не до смеха.

— Не беда: смотрите, страницы с вакансиями целы…

Эндрю в одиночестве уселся за стол в буфетной и налил себе чаю. После бурного начала дня он смаковал каждый глоток крепкого сладкого «Эрл-Грея». Взгляд Эндрю остановился на коте: животное, похоже, как сидело на этом самом месте еще накануне, так и продолжало сидеть, не двигаясь.

— Ну, Мефистофель, в чем же твой секрет? Сделай одолжение, открой глаза, пусть у меня будет хотя бы маленькое доказательство, что ты живой кот, а не мумия.

В какую-то минуту у Блейка возникла мысль дернуть кота за хвост и посмотреть на его реакцию, но Одиль появилась раньше, чем Блейк перешел к действию.

— Ну и ну! Я прямо отказываюсь верить! — проворчала кухарка, тяжело опускаясь на стул. — Если б я спалила хоть малюсенький кусочек ее газеты, представляю, какую взбучку она бы мне устроила. А тут — ни слова не сказала. Мало того, она промолчала по поводу того, что вы небриты, и она находит забавным, что вы носите зеленую бабочку с голубой сорочкой… Чудеса, да и только! Эндрю улыбнулся:

— Вы правы, она не сделала мне ни единого замечания, когда я поставил перед ней поднос. Ваши тосты очень вкусно пахли, но запах жженой бумаги заглушал все…

Одиль посмотрела на часы:

— Вы уже видели Манон?

— Нет еще. Она, может, еще не приехала.

— Приехала, я видела в окно ее велосипед. По четвергам она всегда опаздывает.

Затем Одиль обратилась к коту:

— Пожелай мне, Мефистофель, побольше смелости, я иду помогать Мадам приводить себя в порядок.

Одиль встала со стула. Эндрю гнусавым голоском пробормотал:

— Ну, давай: м-я-я-я-у-у-у…

Одиль резко повернулась и с надеждой уставилась на животное, сидевшее все так же невозмутимо.

— Ты заговорил, Мефистофель?

— Размечтались, он и глаз-то еще не открыл… Окажись у Одиль в руках сковородка, она бы огрела ею Блейка.

11

Блейк заканчивал складывать чистую посуду, когда услышал пронзительный звук свистка, донесшийся с парадной лестницы. Свисток был похож на тот, каким судья сообщает о назначении пенальти во время футбольных матчей. От неожиданности чуть было не уронив на пол стопку тарелок, Блейк поспешил взглянуть, в чем дело. Кот между тем даже не пошевелился.

Выйдя в коридор, Эндрю едва не столкнулся с девушкой, которая с наушниками на голове бегом возвращалась из прачечной.

— Что происходит? — взволнованно спросил Блейк.

Незнакомка, сняв наушники, указала на лестницу второго этажа: там стояла Одиль и вертела висевшим на веревочке свистком. Свет лился на нее сзади, из высокого окна, и от этого она слегка смахивала на кровожадного трансильванского графа Дракулу, увидевшего свою жертву.

— Зачем вы свистели? — спросил Эндрю.

— Чтобы познакомить вас с Манон. Никогда не знаешь, где она. С этой своей музыкой она не слышит, когда ее зовут. Вот мне и приходится свистеть.

Девушка улыбнулась Блейку, решая, протянуть ли ему руку или сделать реверанс, точно перед ней была сама английская королева.