Читать книгу "Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия - Виктор Зименков"

Ростовские бояре понимающе перешептывались меж собой: суздальского тысяцкого ждал небось Георгия Шимоновича. Но у того ногу на охоте лось повредил, ходить-то ходил, а вот дальние поездки пока не совершал.

Снова было шумно, снова гуляющие, основательно напившись, отпускали скабрезные шуточки, снова сидела Елена ни жива ни мертва. Но Мономах напомнил гостям, что молодые уж венчаны в Переяславле, что пир нарочно для Ростова гуляют, потому нечего ждать полного обряда. Ростовчане махнули рукой: пусть себе, славно погуляли, напившись и наевшись вволю. Если и поминали княжью свадьбу, так только этим – богатым столом и повальным запоем. Многие и очнулись, когда князья уже уехали в Суздаль.

Облегченно вздохнули все: и князь Владимир Мономах, и суздальские бояре, и, конечно, Гюрги. Тем, каково молодой жене, ее супруг не интересовался, а свекру она ответила, что все хорошо. Елена уже кое-чему научилась, выучила несколько фраз по-русски, многое понимала, когда говорили ей. Конечно, княгине было обидно невнимание мужа, но Мономах успокоил, что это пока они в дороге:

– Не бойся, станете жить спокойно на месте, будет Гюрги ночевать у тебя в ложнице, пойдут у вас детки. Он добрый, хотя и строптивый.

Елена смотрела, широко раскрыв глаза и боясь спросить, что такое «строптивый». Надо запомнить, чтобы спросить у Жданки. Мономах догадался сам:

– Гюрги не терпит, когда не по его делают.

Это Елена уже понимала, закивала головой:

– Я делаю, делаю… по его…

– Ну и ладно, ну и молодец.

Это для Ростова просто свадебный пир, это для Мономаха женитьба еще одного сына, коих много, это для Руси брак одного из многих и многих князей, а для самих Гюрги и тем более Елены – самое важное в жизни. Вернее, оно еще не стало самым важным и теперь предстояло понять, станет ли… Князь Владимир понимал, каково это – жить с нелюбой или нелюбым. Так хотелось, чтобы сложилось у сына, ведь сноха и собой хороша, и неглупа, и нрав имеет добрый, просто Гюрги еще рано жениться.

Но Мономах ждать не мог, он задумал большое дело – собрать всех князей на половцев и прекрасно понимал, что если это удастся, то он сам может из похода и не вернуться. Как тогда жить младшим сыновьям? Андрей еще слишком мал, чтобы для него что-то делать, а вот Гюрги уже почти взрослый.

В очередной раз задумавшись над этим, Мономах вздохнул, ничего, перемелется, мука будет. Может, и лучше, что не тронуто сердце сына любовной маетой, полюбит сразу свою женку. Так-то лучше, чем тянуться душой к одной, а жениться на другой. Только бы в Суздале все сложилось…

Елена за время пути замучилась. Как ни хорош санный путь, а все равно тряско и беспокойно. Спать надоело, возок крытый, чтоб не обдувало студеным ветром, потому ничего не видно, когда вставали на ночлег, едва распрямляла ноги и затекшую от сидения спину. Вокруг стеной стоял темный лес, лежали огромные сугробы, и казалось, никогда не придет весна, снег никогда не растает. От этого на душе у юной княгини становилось совсем тоскливо. Она слышала рассказы, что есть земли, где снег лежит всегда, так не хотелось думать, что ее везут именно туда. А как же травы, рыба в воде подо льдом, что едят звери, птицы?

Жданка успокаивала:

– Нет, и снег растает, и ручьи побегут, и трава зазеленеет, дай срок. И летом жарко будет. Просто сейчас зима.

Жданка очень старалась, чтобы ее хозяйке было удобно и та ни в чем не нуждалась. На остановках требовала, чтобы их устроили получше, нажимая на то, что княгиня молода, к долгой езде и холодам не привыкла, запросто может занедужить.

Это понимали все, этого боялись, потому лучшее место всегда доставалось не князьям, а княгине с ее служанками. Но Елена не была требовательна, она стойко сносила все тяготы долгой дороги, ни на что не жалуясь, даже тогда, когда князь Владимир нарочно приходил к снохе с вопросами. Один вопрос был у Елены: почему ей тоже нельзя в седле. Мономах смущался, как сказать, что это не принято на Руси, к тому же молодая еще, может себе что повредить женское, как бы потом не жалеть.

Однажды все же сказал, Елена изумленно приподняла красивую черную бровь:

– Но у нас и девушки, и женщины верхом ездят, и ничего…

– Холодно, – чуть смутился Мономах. – Даже мы часто в сани садимся, чтобы не обморозиться.

Разговаривать со снохой было трудно, приходилось звать Жданку, да и о чем говорить? Но Мономах все равно старался, прекрасно понимая, что Гюрги сейчас совсем не до жены, со своими делами бы разобраться.

Суздаль встретил своего князя порошей, сметающей снег с верхушек сугробов, звоном колокола на звоннице единственной оставшейся целой церкви и лаем немногих собак. Приезд стольких гостей, да еще и князя, конечно, был для Суздаля событием из ряда вон выходящим, все население городка высыпало на улицы в праздничном облачении, мужики кланялись, срывая шапки с голов, но тут же выпрямлялись, с любопытством разглядывая санный поезд и самого Мономаха. Им бы на Гюрги прежде всего смотреть, но пока никто не знал, что именно этот рослый и еще нескладный отрок и есть их новый князь, потому разглядывали, оценивая, Владимира Всеволодовича.

Гюрги поразило количество большущих сугробов, словно бы на их месте когда-то были дворы и дома. Отец кивнул:

– Так и есть, не все успели новые хоромы поставить, большинство суздальцев в землянках зимует.

Вот успокоил, так успокоил! В Ростове бояре ворчат, точно псы на чужака, здесь народ в землянках. Нечего сказать, хорошо княжество…

Суздаль был маленьким, совсем маленьким, еще не отстроившимся после разорения сначала князем Олегом Святославичем, а потом вот булгарами. Но об этом Гюрги думал, только пока подъезжали, а немного погодя забыл и о размерах города, и о том, что тот за непроходимыми лесами. Все заслонил собой боярин Георгий Шимонович. С первого взгляда молодой князь понял, что перед ним настоящий наставник, у которого все в порядке, на все есть ответ, и что и как делать, он знает.

И сам тысяцкий тоже понял, что это его подопечный, хотя разговора с князем Владимиром пока не было. Но вот посмотрел Шимонович на Гюрги и нутром почуял, что с этим долговязым отроком, только что ставшим взрослым (скорее по названию, чем по сути), ему придется возиться, наставлять, ругать, воспитывать.

Георгия Шимоновича уже предупредили, что князь сыновей везет, все приготовил к встрече, были и столы богатые накрыты, и банька вовремя истоплена, и для ночлега приготовлено.

Навстречу дорогим гостям спустился с крыльца не только Георгий Шимонович, но и его наложница-половчанка, крещенная Марьей. Поклонилась, как полагается, поднесла чарку на блюде, облобызалась с Мономахом. Князь с усмешкой глянул на боярина: ишь какова! Тот также взглядом ответил, мол, вот так-то!

А красавица, скользнув темными глазами по молодому князю, но успев оценить его пока нескладную юношескую фигуру, обещавшую стать весьма крепкой, направилась к повозке, в которой ехала Елена. Княгиня, услышав родную речь, рот раскрыла от изумления. Вот радость-то! Обнаружить в далекой заснеженной, укрытой от людских глаз непроходимыми лесами земле половчанку, да еще и при боярине! Елена почувствовала, как камень свалился с души, взрослая, опытная женщина, да еще и почти своего рода, могла стать прекрасной наставницей. Так и получилось, Шимонович наставлял Гюрги, а его наложница-половчанка – молодую княгиню.