Читать книгу "Девчонки гуляют допоздна - Жаклин Уилсон"

— Пап, я была дома в двадцать минут двенадцатого. Многие девочки в моем возрасте приходят домой после полуночи.

— Меня не интересует, что делают другие девочки, хотя, судя по моему унизительному разговору с родителями Надин вчера вечером, они явно пришли в ужас. Очевидно, Надин никогда бы так не поступила.

Просто с ума можно сойти! Если бы они только знали! В прошлом полугодии, когда Надин влюбилась в этого кошмарного урода, Лайама, она без конца встречалась с ним потихоньку, врала напропалую мамочке с папочкой, якобы она была у меня или у Магды. Но я же не могу сказать об этом папе — получится, что я выдала Надин! Поэтому я молчу, тяжело вздыхаю и постукиваю пальцами по столу, как будто мне невыносимо скучно.

От этого папа окончательно выходит из себя и начинает орать. Моголь уже не думает, что это смешно, и съеживается на стуле, засунув палец в рот. Я и сама пугаюсь. Папа ведет себя так, словно я ему по-настоящему противна. Я никак не могу этого понять. Почему он кричит так ужасно? Я пытаюсь притвориться, будто не слушаю, но в горле у меня защипало и в глазах все расплывается за стеклами очков.

— Перестань, пожалуйста. — Анна тоже встает. — Ты пугаешь Моголя. Боже мой, ты всех нас напугал. Пожалуйста, иди на работу. Мы все обсудим вечером, когда немного успокоимся.

— Сегодня я вернусь поздно, у нас собрание на факультете, — говорит папа. — Я перехвачу сандвич и пойду сразу на собрание. Буду дома около десяти.

Меня тоже не будет дома — я сегодня встречаюсь с Расселом. Папа пристально смотрит на меня, его зло прищуренные глаза как будто видят сквозь череп, что у меня в мозгу.

— Я запрещаю тебе уходить из дома, Элли. Ты меня поняла? Полный домашний арест!

— Ах, я тебя умоляю! Что за дурацкое выражение. Домашний арест! Так говорят только в какой-нибудь престижной школе.

Ловкий отвлекающий маневр! Это самый легкий способ добиться преимущества в споре с папой. Он любит изображать жутко прогрессивного либерала, а на самом деле бабушка с дедушкой — ужасные консерваторы, и папочка учился в закрытой частной школе. Он этого жутко стыдится. Он изо всех сил старается говорить проще, но разные заковыристые выражения то и дело проскальзывают в его речи и выдают страшную тайну.

— Возможно, это выражение кажется тебе дурацким, Элли, но, надеюсь, ты понимаешь, что оно означает?

— Мне нельзя выходить из дома, так?

— Вот именно!

— Совсем-совсем никуда?

— Совсем-совсем никуда.

— Отлично! Значит, я не пойду сегодня в школу? Чудненько, завалюсь в постель и как следует высплюсь.

— Элли, если ты будешь вести себя, как шестилетний ребенок, это тебе не поможет убедить меня, что ты достаточно взрослая, чтобы гулять до полуночи с незнакомыми парнями. — И папа выходит из кухни.

Он даже не прощается со мной, не прощается даже с Анной и Моголем. Просто пулей вылетает из кухни, продолжая разыгрывать из себя какого-то отца-тирана викторианской эпохи, как будто он — мистер Барретт с Уимпол-стрит, а я — поэтическая Элизабет. Только я не возлежу, изящно откинувшись на диване. Я сижу на жесткой кухонной табуретке, и я не собираюсь убегать из дому с романтическим мистером Браунингом.[2]Мы с Расселом пока еще не на той стадии. Я не знаю, сочиняет ли он стихи. Не знаю даже, как его фамилия. Но я это выясню. Я встречусь сегодня с Расселом, даже если это будет стоить мне жизни!

А это, очень возможно, будет стоить мне жизни, если папа узнает.

Я не рассказываю Анне о своих планах. Она вполне может позвонить папе на работу и наябедничать. Похоже, она действительно очень расстроилась.

— Не обращай внимания на то, что говорит папа, Элли, — заботливо уговаривает она.

— Не волнуйся, я и не обращаю!

— Я не в том смысле! Ах, Элли, просто не знаю, что и сказать.

Все это так ужасно. Я понимаю вас обоих. Я думаю, папа повел себя слишком резко, но ведь и ты была с ним очень, очень груба.

Я открываю рот, но она качает головой:

— Не говори больше ничего, Элли, прошу тебя. Ты и так уже наговорила больше чем достаточно.

Я чувствую себя последней гадюкой. Я знаю, не надо было вчера опускаться до дешевых намеков, будто папа изменяет Анне. Некоторое время назад Анна ужасно мучилась — подозревала, что у папы роман с одной студенткой из художественного училища. Наверное, это неудивительно, ведь Анна и сама когда-то занималась в художественном училище. Там она и познакомилась с папой. Он и правда очень часто задерживается на работе, хотя у него всегда находится оправдание, вот вроде сегодняшнего собрания. На месте Анны я давно бы уже поговорила с ним по душам, но она всегда старается делать вид, что все у нас обстоит просто идеально. Она не решается возражать папе. Я раньше тоже не решалась. Но теперь я ему покажу, что он не может меня запугать!

— Извини за то, что я ляпнула вчера. Я не хотела тебя обидеть. Только его, — говорю я. — Он не может так мной распоряжаться!

— Ты его дочь, Элли.

— Это не значит, что я — его собственность! Может, ты, Анна, позволяешь ему вытирать об себя ноги, а я не позволю!

С этими словами юная суперменша, задрав нос, выплывает из кухни и подхватывает свой портфель.

— Ты не доела!

Я хватаю гренок и говорю, что доем его по дороге в школу.

— Я спешу, — говорю я и выскакиваю из дома.

На самом деле я спешу не в школу. Я спешу повидать Магду и Надин и все им рассказать.

Но пока я добралась до школы, уже прозвенел звонок, а миссис Хендерсон, наша классная руководительница, сегодня с утра в свирепом настроении. Только я отвела Магду и Надин в уголок и начала рассказывать, она велела мне прекратить сплетни и живенько отправляться в спортзал.

Миссис Хендерсон преподает у нас физкультуру — вот ведь невезение! Я просто терпеть не могу физру, будь это хоккей, или волейбол, или легкая атлетика, или эстафеты. От них мгновенно начинаешь потеть и задыхаться, все вокруг на тебя орут, чувствуешь себя круглой дурой. По крайней мере, у меня всегда так. Надин тоже безнадежна, и хотя Магда довольно шустрая и неплохо справляется с мячом, она обычно тоже старается увильнуть от физкультуры, просто за компанию.

И вот мы втроем забились в уголок в раздевалке, и я второй раз начинаю рассказывать, но миссис Хендерсон и тут нас нашла и опять приказывает прекратить болтовню и быстро переодеться, а иначе мы можем пенять на себя.

— Ой, миссис Хендерсон, я сегодня так плохо себя чувствую. Так болит живот, можно мне пропустить физкультуру? — спрашиваю я, держась за живот.

— Ой, и у меня тоже, миссис Хендерсон, — говорит Надин. — Мне так плохо!