Читать книгу "Стратегический взгляд. Америка и глобальный кризис - Збигнев Бжезинский"

Десятилетиями «Американская мечта» будоражила умы миллионов, маня их к американским берегам. Она и сегодня продолжает привлекать наиболее мотивированных, не только из числа получивших или собирающихся получать высшее образование, но и тех, кто жаждет вырваться из порочного круга нищеты собственной, менее благополучной, родины. Многие иностранные ученые, врачи и предприниматели по-прежнему видят в Америке больше возможностей для профессионального развития, чем у себя дома. Их более молодые коллеги стремятся получить в Америке послевузовское образование, поскольку американская ученая степень повышает их карьерные перспективы как на родине, так и за рубежом. Из почти миллиона студентов, обучающихся в американских вузах ежегодно, многие остаются в Штатах, польстившись на заманчивые возможности. Аналогичным образом доведенные до нищеты жители Центральной Америки, которые — зачастую с риском для жизни — пробиваются на американский рынок низкоквалифицированного труда, делают личный выбор, отличающий их от тех, кто не отваживается на рискованное предприятие. Для таких мотивированных личностей Америка по-прежнему остается самым привлекательным в мире трамплином в светлое будущее. И в конечном итоге от исполнения их личной мечты выигрывает именно Америка.

Секрет устойчивой исторической притягательности Америки — сочетание идеализма и материализма, которые служат одинаково мощными источниками мотивации для человеческой психики. Идеализм выявляет в человеке лучшие качества, поскольку поощряет ставить других выше себя и требует социального и политического уважения ко всем людям как носителям священного начала. Составители Американской конституции выразили этот идеализм в попытке структурировать политическую систему, защищающую общие основополагающие истины, касающиеся «неотъемлемых прав» человека (при этом, к сожалению, не сумев законодательно запретить рабство). Таким образом был институционализирован политический идеализм. В то же время сами американские просторы и отсутствие феодальной традиции сделали молодую страну с её бескрайними границами кладезем материальных возможностей для тех, кто стремился не только к свободе, но и к обогащению. В гражданском и предпринимательском плане Америка могла предложить то, чего не было у Европы и остального мира.

Эта двойная идеалистическо-материалистическая привлекательность отличала Америку с самого начала. Кроме того, она притягивала с другого берега Атлантики тех, кто желал перенести на родную почву радужные перспективы, открытые Войной за независимость. И Лафайет во Франции, и Костюшко в Польше времен этой войны, и Лайош Кошут в Венгрии середины XIX века своей преданностью американским идеалам популяризировали в Европе образ нового общества, достойного подражания. Дальнейшему восхищению среди европейцев способствовали Токвиль, разобравший молодую американскую демократию на молекулы, и Марк Твен, позволивший приобщиться к уникальной атмосфере американского Запада.

Однако ничто из этого не сдвинуло бы с места огромные массы иммигрантов, если бы не материальные возможности, которыми изобиловала молодая страна. Людей манила свободная земля и отсутствие феодальных властей. Экономическая экспансия за счет дешевой иммигрантской рабочей силы давала неслыханные возможности развития бизнеса. Письма иммигрантов родным рисовали заманчивую (но зачастую сильно приукрашенную) картину успехов в погоне за «Американской мечтой». Некоторым, увы, на собственном печальном опыте приходилось убедиться, что Америка вовсе не золотое дно.

Отсутствие (в отличие от заокеанских реалий) серьёзной внешней угрозы и ощущение безопасной отдаленности, непривычное чувство личной и религиозной свободы, а также открывающиеся у западных границ широкие материальные возможности приравнивали идеализированную картину новой жизни к реальной действительности. Так маскировалось (и даже оправдывалось) то, что в противном случае вызвало бы серьёзный протест: насильственное выселение, а затем и истребление индейцев (в 1830 году конгресс одобрил «Закон о переселении индейцев», ставший первым примером узаконенной этнической чистки), и не изжитое рабство, переросшее в дальнейшее притеснение и сегрегацию темнокожих. Однако глубоко идеализированная картина американской действительности, распространяемая самими американцами, обеляла их не только в собственных глазах, но и за рубежом, особенно в Европе.

В результате менее отлакированный образ Соединённых Штатов, сложившийся у ближайшего южного соседа Америки, практически не принимался во внимание до первой четверти XX века. Для Мексики новая Америка выглядела совсем по-другому: экспансионистская, захватническая держава, безжалостно преследующая свои материальные выгоды, вынашивающая империалистические амбиции и лицемерящая в своём демократизме. И хотя репутация самой Мексики тоже не безупречна, её обида на Америку во многом исторически оправдана. Америка расширялась за счет захвата мексиканских территорий, с имперским размахом и жадностью к чужим землям, не слишком сочетающимися с привлекательным образом молодой американской республики в глазах международной общественности. Вскоре размах этой экспансии позволил водрузить американский флаг в Гавайском королевстве, а ещё через несколько десятилетий — в противоположной части Тихого океана, на Филиппинах (откуда Штаты ушли только после Второй мировой). Похожий опыт взаимоотношений с США имеется и у Кубы, и у других стран Центральной Америки.

В других местах отношение к Штатам в XIX — начале XX века было более противоречивым. Одни южноамериканские страны поначалу восхищались противостоянием Штатов европейскому господству, другие подражали их конституционным нововведениям. Но доктрина Монро, закрывавшая Западное полушарие для европейского вмешательства, вызывала сомнения у некоторых южноамериканских стран относительно её истинных мотивов. Постепенно назревал политический и культурный антагонизм, особенно среди политически активных слоев интеллигенции среднего класса. Две южноамериканские страны с региональными амбициями — Аргентина Перрона и Бразилия Варгаса в открытую выступили против регионального господства Штатов в XX веке. Страны Азии, географически более удаленные и запоздавшие в своём политическом пробуждении, также восхищались впечатляющими материальными успехами Америки, однако в отличие от Европы идеологической близости не чувствовали и научную базу не подводили.

В XX веке глобальный статус Америки два раза достигал невиданных высот. Первый раз это случилось непосредственно после Первой мировой, второй — по окончании «холодной войны». Новый международный статус Америки воплотился в идеалистических Четырнадцати пунктах президента Вильсона, резко контрастировавших с европейским имперским и колониальным наследием. Для международных властей было очевидно, что ощутимая военная интервенция Штатов во время Первой мировой и, что ещё важнее, главенствующая роль в определении новых принципов национального самоопределения во внутриевропейском перераспределении сил знаменуют появление на мировой арене могущественного государства, наделенного уникальной идеологической и материальной притягательностью. Эту притягательность не умаляло даже то, что идеализированная Америка впервые за всю свою историю закрывала ворота для иммиграции. Гораздо важнее на том недолгом этапе было ощущение, что глобальное вмешательство Америки позволит изменить сложившуюся картину международных отношений.