Читать книгу "Бал gogo - Женевьева Дорманн"

Лора улыбалась. Глаза были грустными, но она улыбалась.

— Представь себе, — говорила она, — что я предложу тебе поехать со мной во Францию, бросить все — «Гермиону», семью, друзей, твое вечное лето, твою работу — и уехать со мной в Париж, где ты ничего не будешь делать, а только с утра и до вечера ждать, пока я вернусь…

— Я подумаю, — отвечал Лоик, — я на все готов ради тебя. Даже стать посмешищем. Я выглядел бы, как муж английской королевы, когда они приезжали сюда. Он следует за ней как тень и остается в тени, а она лицо официальное, вот и щебечет себе. А он на что похож? На дешевого телохранителя. Но если ты этого хочешь, я готов быть твоим телохранителем.

Прошло уже больше четырех дней, но она не сдавалась. При нем она позвонила и подтвердила заказ на место в самолете. Мысленно она была уже в пути, все меньше она восторгалась оттенками моря и все больше говорила о своей дочке — она заберет ее из Нормандии от своей матери, — рассказывала о красоте Парижа в сентябре. Она призналась, что после такого количества сияющего неба, теплого моря, зелени и оголенных тел она соскучилась по прохладе, по листопаду, по шерстяной одежде и по живому огню горящих поленьев.

Осталось всего два дня, и Лоик, сгорая от ревности, моментами начинал ее просто ненавидеть, ему казалось, что она врет и что-то утаивает, он стал подозревать, что во Франции у нее есть мужчина, которого она любит, он наверняка ее любовник, а может, даже и муж. С чего он взял, что Лора разведена? Она сказала то, что могло его устроить, а преспокойно проведенный месяц отпуска был ее тайным грешком. Он терзал себя, представляя, какой она будет счастливой в объятиях другого, того, кто придет встречать ее в аэропорт и будет в восторге от того, как прекрасно она выглядит. В бешенстве Лоик желал ей подцепить постыдную болезнь и облысеть. А еще лучше — умереть. Быть разорванной взрывом самолета и развеянной в пространстве, вот тогда никто не сможет к ней прикоснуться. Лора пыталась перевести разговор на другую тему, но Лоик упрямо возвращался к своим бредням, она отмалчивалась, и это молчание временами он объяснял себе совсем по-другому. Может, и не было никакого решения бросить его, просто она хотела, чтобы он в это поверил. Может быть, то, что он предложил, ей льстило и волновало ее куда сильнее, чем она это показывает. Может быть, она пребывала в нерешительности и ждала, что он проявит власть или даже силу и завоюет ее, может, втайне именно этого она и хочет. Женщин иногда так трудно понять. Разве в глубине души не все они дочки шерифа, мечтающие о ковбое, который твердой рукой оторвет их от земли, перекинет через седло и в стремительном галопе увезет, не обращая внимания на крики и на то, что они колотят по воздуху ручками и ножками, ведь все равно, как во всех вестернах, она обхватит его за шею, чтобы не свалиться с лошади, и все закончится милым воркованием. Лоик представлял, как он увозит Лору с кляпом во рту и как потом ночью она жует хлеб с колбасой в отдаленном домике, ключ от которого будет только у него. Этот ключ запал ему в голову. У него был такой ключ. Заржавевший ключ, им не пользовались уже много лет. Ключ от двери маленького домика, принадлежавшего его бабушке по материнской линии, между Баладиру и Пуан-Котоном на острове Родригес. Лоик помнил, что провел там несколько дней с родителями, когда был маленьким; он больше никогда туда не возвращался. Да, он увезет Лору в Балариду и никому в голову не придет искать ее на затерянном в Индийском океане[7]острове. Сколько самих маврикийцев сроду не были на Родригесе? Там, вдали от всего и от всех, у него будет время по-настоящему приручить ее, соблазнить, навсегда привязать к себе.

Все это так, но у него не оставалось времени.

Последняя ночь была ужасной. Лоик осушил бутылку виски и до утра говорил, курил, метался по комнате, не давал ей спать и злорадно наблюдал, как она падает от усталости. К ней он даже не прикоснулся. Он был в таком отчаянии, что даже хотеть ее не мог, даже не думал об этом.

На рассвете, когда горизонт стал нежно-розовым, цвета лососины, измученная Лора все-таки заснула на своей кровати прямо в одежде. Лоик не стал будить ее, он ушел не попрощавшись и потерял ее навсегда: она покинула остров, даже не пытаясь связаться с ним. Днями напролет он строчил ей письма, но она не отвечала и ни разу не подала признаков жизни.

Удивительно, но спустя четырнадцать лет Лоик, с трудом напрягая память, толком и вспомнить-то не мог об этом неистовстве и о таком горе. Тот далекий, взволнованный Лоик был ему чужд и смешон; и на Страшном суде он будет его стыдиться.

Он помнил, что это было, но не помнил, как это было. Он помнил, что испытывал удовольствие, но каким оно было, он не помнил. О самой Лоре, о ее личности у него осталось только смутное воспоминание. Он так хотел забыть ее, что ему это удалось, и гораздо больше желаемого. Лора осталась каким-то туманным силуэтом, тенью с испорченной фотографии, у которой есть только контур и ничего больше. Он забыл ее взгляд, ее жесты, ее голос и запах, ее фигуру и жар ее тела. Это забвение, когда-то такое желанное, было уже не в его власти, и это его раздражало. Он даже фотографии ее потерял, когда-то он делал их моментальным фотоаппаратом, и Лора была там такая голая и такая вызывающая, что, испытывая запоздалый стыд, она упрашивала порвать их, но так и не упросила. Он их спрятал от брата Ива, который всюду совал свой нос, и спрятал так хорошо, что потом, когда захотел освежить память и посмотреть на них, так и не смог их найти. Единственное, что осталось от Лоры, так это ее смех. Лоик слышал его. Он неожиданно раздавался то здесь, то там, за поворотом на улице, во сне Лоика. Смех Лоры возникал в его голове, абстрактный, бесплотный, он эхом отзывался на склоне горы или дробился о морскую поверхность.

Точно так же Лоик не очень хорошо запомнил, как Тереза Укелье начала просачиваться в его жизнь. Именно просачиваться. Тереза не появилась, она проникла, как невидимая змея, как червяк в яблоко, как паук, который сливается с паутиной.

После отъезда Лоры он был подавлен, этим она и воспользовалась. Страдая от поражения, которое он испытал от женщины, Лоик был далек от мысли, что другая вбила себе в голову заграбастать его, и пока он клялся себе, что не один ураган пронесется по пику Ривьер-Нуара[8], прежде чем он снова окажется под властью женских чар, Тереза Укелье осторожно тянула свою хищную паутину в сторону «Гермионы». Уже не первый месяц она мечтала захватить этого Лоика де Карноэ; а с октября, следуя безошибочному женскому инстинкту, помогающему унюхать мужчину в состоянии такого уныния, которое отдает его на ее милость, Тереза, по общему сговору, перешла в атаку.

Сначала Лоика не удивляло, что он слишком часто встречает ее на своем пути. На какой бы ужин его ни пригласили, везде случайно его усаживали рядом с ней. Если его звали быть крестным отцом ребенка, то крестной матерью была непременно она. На дороге от Порт-Луи он помог девушке заменить пробитое колесо, и, конечно же, этой девушкой была она. Это ее, вдруг увлеченную ботаникой, однажды утром он застал среди ванильных саженцев, которые пытался акклиматизировать на острове. Под покровом деревьев она следовала за ним, помогая связывать лианы. Она живо интересовалась сельскохозяйственными проектами молодого человека, расспрашивала про маис, про корм для оленей, про то, как ухаживать за молодыми ананасами. Так провела она все утро, она забыла даже об обеде, а когда он собрался домой, умирая от голода, то вынужден был и ее взять с собой в «Гермиону». А кто потом пришел предложить Лоику де Карноэ принять участие в создании нового гостиничного комплекса на юге? Рэймон Укелье, отец Терезы.