Читать книгу "Проклятия по контракту - Александр Каневский"

— Так начинайте действовать! — нетерпеливо прервал его Лукоперец.

— Слушаюсь! — Борис встал, вслед за ним вскочила Тина.

— С чего будете начинать?

— С жены Кононова, — отрапортовал Борис, — думаю, она уже пришла в себя. А если повезёт, может, и Кононов сумеет ответить на пару вопросов.

— Правильное направление, — похвалил его полковник — А старший лейтенант Валежко пусть займётся опросом соседей, может, ещё кто-то что-то заметил.

— Обход соседей мы проделаем оба — это будет быстрей. И к жене Кононова тоже поедем оба… — Борис метнул взгляд на Тину, и добавил. — Мы теперь к жёнам, любовницам и любым свидетельницам едем вместе — это способствует продуктивности допроса…

— В дом, где живёт Кононов, поезжайте чуть позднее, — посоветовал полковник, — там половина бездельников, они спят до полдня. — И завершил своим афоризмом. — Кто не работает, тот не ходит на работу.

Жена Кононова сидела на том же месте, всё так же с поникшей головой, но показалась уже более спокойной.

— Не очень напрягайте её, — попросил врач. — Мы еле-еле привели её в норму.

— Начинай ты, — предложил Борис Тине, — женщине с женщиной легче найти общий язык.

Тина присела рядом, представилась и, стараясь не растревожить её, осторожно спросила:

— Как вас зовут?

— Антонина, — не поднимая головы, ответила толстуха.

Тина глянула на Бориса, он подбадривающе кивнул, она поглубже вдохнула воздух и заговорила «максимально деликатным» голосом:

— Скажите, Тоня, почему вы считаете себя виноватой в том, что произошло?

— Потому что я его прокляла, — по-прежнему глядя в пол, ответила она.

— Прокляли?

— Да.

— Как прокляли?

— Обыкновенно. «Чтоб ты свои ноги поломал… Чтоб они тебя не носили…». — Она, наконец, подняла голову и взглянула на Тину. — Теперь вам ясно?.. — И снова стала раскачиваться и причитать. — Это я виновата!.. Я виновата!.. Я виновата!.. Я!.. Я!.. Я!..

Она повторяла всё громче, громче, пока не дошла до крика. Прибежал рассерженный врач.

— Немедленно уходите! Вы же видите, что у неё истерика!

— Ясно, что эта дамочка замешана в преступлении, — заключил Борис — Надо ждать, пока она оклемается.

Весь день они потратили на безрезультатный обход соседей Кононова — никто ничего не видел. Столкнувшийся с ними композитор Крымский пытался затащить их к себе, чтобы спеть свою новую песню о полиции, навеянную знакомством с ними, но Борис вежливо, но твёрдо, отклонил это приглашение Кононов всё ещё был в реанимации. Бурляев то приходил в сознание, то опять впадал в беспамятство. На всякий случай, Пахомов приказал у их палат поставить круглосуточную охрану Оставалось ждать.

Вернувшись домой, усталые и не выспавшиеся ещё с прошлой ночи, они свалились и заснули. А под утро Борису приснилась мама.

Она вышла из темноты, точнее, выплыла, приблизилась, присела на кровать, улыбнулась.

— Здравствуй, сыночка!

Он схватил её руку, поднёс к губам, начал целовать. — Почему ты так долго не приходила?

— Не хотела будоражить. Тебя любят, о тебе заботятся — мы с бабушкой за тебя спокойны.

— Ты виделась с бабушкой?

— Конечно. Она меня встречала. Меня там многие встречали, и родственники, и друзья, и мои бывшие любовники, которые все явились раздетыми, очевидно, как напоминание о прошлом… Даже отец твой меня навещает, правда, ненадолго: всё время куда-то торопится — подозреваю, что он и там создаёт партийную ячейку.

— Я скучаю по тебе. Ты мне нужна!..

— Поэтому и пришла… Дружочек мой, сыночка, что с тобой?..

— Я начинаю уставать. Их так много!

— Кого?

— Моих клиентов: убийц, бандитов, мошенников!.. Жестоких и ненасытных!.. Скажи мне, мама, куда исчезли такие понятия как честь, совесть, дружба, привязанность?… Где прославленные российские офицеры, для которых честь была важнее, чем жизнь, которые, при невозможности сдержать своё слово, стрелялись?.. У них ведь были дети, внуки, правнуки — почему они это не унаследовали?!

— Сын, вспомни: на чём держалась Россия?.. На Вере, Царе и Отечестве. Царя — скинули, Веру — разрушили, осталось одно Отечество, а на одной точке опоры выстоять трудно. Наши вожди это понимали, поэтому пытались заменить религию коммунизмом, а царя — Сталиным… Но сам знаешь, что из этого вышло.

— Но сегодня уже нет Сталина, остановлен маршбросок к коммунизму, открыты границы, есть свобода самовыражения… Наконец, пришло это долгожданное время очищения и самоусовершенствования… А получилось наоборот: расцвет царствия подонков!.. Я их ловлю, обезвреживаю, сажаю, а их всё больше и больше. Как с Гидрой: рубишь одну голову — вырастают десять… Я уверен: такого урожая поганок не было нигде, ни в какие века, ни в России, ни в других странах!..

Она поднялась, стала в «сценическую» позу и продекламировала:

— Я смерть зову, глядеть не в силах боле,

Как гибнет в нищете достойный муж,

А негодяй живёт в красе и холе,

Как топчется доверье чистых душ,

Как целомудрию грозят позором,

Как почести мерзавцам воздают,

Как сила никнет перед наглым взором,

Как всюду в жизни торжествует плут…

— Что это? — удивлённо спросил Борис.

— Шекспир, шестьдесят шестой сонет. Шестнадцатый век, Англия.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да. Это было, есть и будет: вечная борьба Добра и Зла. И Добро обязательно должно побеждать, для этого и рождаются такие умные, добрые и мужественные, как ты… И для этого надо быть сильным и здоровым, поэтому бабушка просила передать, чтобы ты регулярно кушал куриный бульон. Ты же его любишь?

— Последний раз, когда ты его сварила, я слопал три тарелки.

— Это сварила бабушка. Я никогда не умела готовить. Однажды пригласила гостей на холодец — так после этого наша ближайшая больница неделю работала без выходных.

Она стала медленно удаляться. Он протянул к ней руки.

— Мама, подожди, не уходи!

— Мне пора.

— Ты ещё придёшь?

— Конечно. Но, пожалуйста, учись обходиться без меня — ты уже большой мальчик и у тебя есть замечательная подруга… Делай своё дело, ты это умеешь!.. И помни завет Леонардо да Винчи: «Кто не наказывает порок, тот его пособник»!.. Кстати, он изрёк это ещё в пятнадцатом веке!..

И она растворилась в темноте. А он, не раскрывая глаз, уткнулся лицом в её оренбургский платок и шепотом повторял: мама, мама, мама… Этот платок, после похорон, он каждую ночь клал рядом с подушкой: от платка пахло мамой.