Читать книгу "Избранница Шахрияра - Шахразада"

Кто знает, слова Ахмада делали свое дело или сумерки мешали принцу трезво глядеть на мир… Но он вдруг почувствовал тяжкое удушье, какое, должно быть, терпел из последних сил колдун в рассказе лекаря.

– Когда же мы спросили умирающего, что произошло с прекрасной, некогда цветущей страной, он сказал, что виной всему глупое человеческое милосердие… Потерпи, принц, я близок к концу рассказа. Знахарь, да примет Аллах всесильный его неверную душу, сказал, что все началось с того дня, когда в порт вошел корабль ливийских купцов с живым грузом. Рабы и рабыни были тем грузом. Измученные до последней степени, они ступили на помост торговца живым товаром. В этот несчастный день в порту нашлись дела у наследника престола, такого же принца, как и ты. Торговля рабами не была для него в новинку. Он прошел бы мимо, если бы посреди помоста коварные купцы не водрузили огромную клетку из дерева, в которой, словно птица, томилась девушка, кутающаяся в ужасное рубище. Руки ее были покрыты ранами, лицо она прятала в коленях…

Принц поднял голову.

– Купцы не назначили за эту пленницу никакой цены, ибо нашли ее на пустом, покинутом корабле всего в нескольких лигах от порта. Девушка лежала, свернувшись калачиком, и едва дышала. Жадные, но трусливые ливийцы сочли эту находку знаком дурным и привезли в ближайший порт, дабы сбыть с рук как можно быстрее.

– Девушка свернулась калачиком и едва дышала… – повторил Шахрияр и вдруг почувствовал ледяное дуновение.

– Да, мой принц. Наследнику престола, когда он увидел несчастную пленницу, стало ее нестерпимо жалко. Он разбил клетку, вынес ее на руках и повелел лекарям следовать в самый дворец за ним, дабы излечили они несчастную.

Шахрияр вновь вспомнил едва слышное «спасена» и чуть заметное шевеление спекшихся губ.

– Колдун сказал, что все началось с этого глупого милосердия наследника. – Ахмад закончил свой рассказ. Оставалось сказать самое главное, и лекарю приходилось прилагать поистине невероятные усилия, чтобы не промолчать. – Ибо найденный купцами корабль на самом деле не принадлежал никому, как не был на самом деле и кораблем – то было наваждение, коварная игра черных сил. Корабль был колыбелью, вынашивающей смерть всего живого, скрытой от глаз обывателя. Тому, кто возьмет это порождение Зла на руки, грозит несчастье, более страшное, чем смерть в пылу схватки. Ибо он внесет на своих руках разрушение всего живого, всей жизни в тот мир, который любит.

Шахрияр рассмеялся. О, каким глупым оказался этот рассказ испуганного лекаря! А он, принц, уже было поверил!

– Глупец! И ты решил, что мы тоже встретили такую колыбель Зла?

– Да, мой господин. Ибо хорошо помню слова умирающего колдуна. Равно как и помню вой пустынного ветра в некогда шумных и веселых кварталах умершего города.

– Поистине, если бы не твое лекарское умение, незаменимое подчас в пылу схватки, ты бы уже опускался на дно, превращаясь в аппетитную добычу акул. Аллах всесильный, ну как же можно верить старым глупым байкам, когда мы живем в прекрасный, мудрый, просвещенный век?!

– Ты прав, мой принц, – лекарь покорно кивнул. – Я просто вспомнил старую сказку. Один Аллах всесильный знает, как мне хочется, чтобы мой рассказ и то давнее путешествие остались лишь сказкой для глупых стариков.

– Придет утро, лекарь, и развеет твои страхи. Поверь моему царскому слову.

Лекарь Ахмад вновь покорно кивнул. Однако черные предчувствия уже томили его душу тогда, когда он приложился к чаше с ромом и, оглушенный выпитым, погрузился в сон.

Свиток седьмой

Солнце клонилось к закату. Скрылись в густой тени Белой башни уставшие за день глицинии, поблекла листва на яблонях. Даже птицы, что весь день услаждали слух двух усердных учениц, замолкли.

Девушки же, погруженные в мир далекого прошлого, продолжали свои занятия. И лишь тогда, когда на сад пали сумерки, Герсими устало выпрямилась.

– Ох, сестричка, поздно уже… Ну почему мир устроен так несправедливо? Мы едва коснулись далеких дней, едва приоткрыли над ними завесу, а дня уже как не было.

– Полагаю, добрая моя подружка, что мало не просто одного дня. Быть может, не один год понадобится для того, чтобы во всей полноте познать историю мира и нашей прекрасной, как сон, страны.

– Ой, – Герсими в притворном испуге схватилась за щеки, – выходит, что я до смерти так и останусь невежественной?

Шахразада усмехнулась.

– Ой, сестричка, ты кривишь душой… Это я до смерти могу остаться невежественной дурочкой. А вот наступит ли для тебя день, когда Аллах великий подарит тебе первую морщинку, вовсе не ясно…

– Почему?

– Должно быть, потому что твоя матушка, сестра, а не моя – богиня любви и плодородия…

– Тсс… А вдруг нас подслушивают…

Герсими оглянулась по сторонам. Шахразада частенько не могла понять, когда ее ученица шутит, а когда совершенно серьезна. И потому она решила подыграть девушке.

– Конечно, слушают… Вон там, видишь, в траве у розового куста… Еще мгновение назад там колыхалась трава. Должно быть, то лазутчик древнего Маленького Народца пытался выведать тайны благородной семьи повелителей Кордовы. И еще во-он там… Видишь?

Шахразада посмотрела вверх. Герсими проследила за ее взглядом и увидела в ветвях силуэт совы.

– Вижу. А кто это?

– О-о-о, это тоже лазутчик. Вернее, соглядатай. Ибо эту мудрую птицу послали звери, дабы еженощно следила она за сыновьями и дочерьми Адама и могла криком оповестить все звериное племя в тот самый миг, когда сыновья и дочери человеческие решат извести весь звериный род…

«Ух, какая умная выискалась! И откуда ты все это знаешь?» – сердито фыркнула длиннохвостая неясыть[4], которая и впрямь много лет назад поселилась под самой крышей Белой башни именно для того, чтобы всю ночь следить за сыновьями и дочерьми Адама.

Герсими рассмеялась.

– Сестричка, выходит, ты и сказки знаешь?

– Ну конечно, как же их не знать. Мне не было и года, когда батюшка стал визирем при дворе великого Мехмета, мудрого нашего правителя. Тогда они с матушкой и решили, что девочке вовсе не место за высокими дворцовыми стенами. И меня отдали на воспитание к матушке моей матушки, доброй и мудрой Хакиме, жившей в крошечном селении в двух днях пути от блистательной Кордовы.

Герсими поерзала, пытаясь удобнее устроиться в плетеном кресле. Увы, это было почти невозможно, ибо такие кресла пригодны для занятий или чтения, а вовсе не для того, чтобы в них сидеть, поджав ноги. Герсими же вовсе не хотелось отвлекаться от интересного рассказа или отвлекать Шахразаду, успевшую сделать несколько шагов по сладкой дороге воспоминаний. И потому девушка соскользнула на пол террасы, устланный толстыми коврами.