Читать книгу "Молчание - Сюсаку Эндо"

Думаю, и в других селениях к западу от Томоги тоже остались христиане, но в нынешнем нашем положении мы не можем даже выйти на свет божий. Все же надеюсь, что в скором времени удастся что-нибудь придумать. Наш долг - отыскать все эти заброшенные, лишенные духовных пастырей общины.

Глава 3.

Письмо Себастьяна Родригеса

Японцы сказали, что в июне здесь начнется дождливый сезон. Целый месяц непрерывно льет дождь. Говорят, что с началом дождей правительственный надзор немного ослабевает, и мы намерены использовать это время, чтобы обойти окрестности в поисках христиан. Хочется, чтобы они узнали, что церковь не забыла японских верующих.

Никогда еще я не сознавал столь отчетливо, какого высокого смысла исполнена миссия проповедника - смысла, ради которого стоит жить на этом свете. Японские христиане подобны сейчас судну, носящемуся без руля и без ветрил по бурному морю. Лишенные пастырей, что вдохнули бы мужество в их души, они, совсем отчаявшись, блуждают во мраке.

Вчера опять целый день лил дождь, хотя сезон дождей еще не наступил. С утра и до вечера мы слушаем унылый шелест дождя в листве деревьев. Время от времени деревья содрогаются, шумно стряхивая с себя воду, и всякий раз при этом мы с Гаррпе испуганно приникаем к маленькой щелке в двери - но нет, это всего лишь ветер. В душах наших рождается чувство, похожее на гнев: как долго будет продолжаться такая жизнь?.. Да, нервы наши напряжены до предела. Мы сделались нетерпимыми друг к другу, и любой пустяковый промах товарища невольно вызывает раздражение.

Расскажу подробнее о христианах деревни Томоги. Это бедные крестьяне, которые едва сводят концы с концами, выращивая на крохотных полях батат и пшеницу. Рисовых заливных полей здесь нет. При виде обработанных амфитеатром участков, нависающих над пропастями, испытываешь не столько восторг перед трудолюбием этих несчастных тружеников, сколько мучительную жалость и сострадание к их горестной, полуголодной жизни. И при такой нищете губернатор Нагасаки взимает с них невыносимо жестокую подать. На протяжении веков эти крестьяне трудились поистине словно рабочий скот - и как скот умирали. И если вера наша распространилась в этом краю столь же быстро, сколь влага впитывается в пересохшую почву, то лишь потому, что она даровала истерзанному народу теплоту сострадания и участия. Доброта наших миссионеров растопила лед их сердец.

Я еще не успел познакомиться со всеми христианами деревни Томоги. Из страха перед властями они пробираются к нам в хижину глубокой ночью и только по двое. Когда я слышу из уст этих темных, неграмотных людей слова «дэусу», «пеато», «ансё»[13], то не могу сдержать невольной улыбки. Таинство исповеди они называют тоже на ломаном португальском - «конфисан», рай - «параисо», ад - «инхэрно»[14]... Вот только плохо, что никак не могу запомнить их имена, да и лица. Итидзо мы принимаем за Сэйскэ, женщину по имени О-Мацу путаем с другой, которую зовут Саки.

О Мокити я уже Вам писал. Напишу теперь о двух других. Итидзо, японец лет пятидесяти, приходит к нам по ночам. Выражение лица у него вечно сердитое. Во время мессы, да и потом, он почти все время молчит. Но на самом деле он вовсе не сердится, просто у него такое лицо. Очень любопытен, не отрываясь следит своими узенькими, как щелки, глазами за каждым нашим движением.

О-Мацу - старшая сестра этого Итидзо, давно уже вдова. Это она однажды приносила нам в корзинке еду вместе со своей племянницей Сэн. Она весьма любознательна, как и ее брат Итидзо. Вдвоем с племянницей они не спускают с нас глаз, пока мы управляемся с едой.

По правде сказать, пища наша столь скудна, что Вашему преосвященству даже трудно это себе представить - несколько печеных бататов и сырая вода. Глядя, как мы с Гаррпе поглощаем эти бататы, О-Мацу довольно улыбается.

Однажды Гаррпе не выдержал.

- Неужели настолько странное зрелище? - с раздражением спросил он.

Японки ничего не поняли, но заулыбались, отчего лица их сморщились, как листы бумаги.

Сообщаю Вам еще некоторые подробности распорядка жизни тайной общины. Как я уже писал, в общине есть «старейшина» и «отцы». «Старейшина» отправляет таинство крещения, «отцы» читают молитвы и толкуют догматы веры. Кроме того, на них также лежит обязанность сверяться с церковным календарем, чтобы оповещать верующих о христианских праздниках. По словам крестьян, Рождество, Пасху и другие праздники отмечают по их указанию. Разумеется, поскольку священника здесь нет, по-настоящему отслужить праздничную литургию они не могут и ограничиваются тем, что, собравшись у кого-нибудь в доме, все вместе возносят молитвы перед святым образом. В перерывах между молитвами болтают о всякой всячине, чтобы, если внезапно нагрянут чиновники, все это сошло за обычную сходку.

Власти назначили награду за выдачу чужеземных падре - таких, как мы, - триста серебряных монет, за монаха - двести, за любого верующего мирянина - сто. Подумайте, каким соблазном является такая огромная сумма для этих нищих крестьян! Вот потому-то христиане не доверяют жителям соседних селений.

Я, кажется, уже писал Вам, что лица у Мокити, Итидзо или у того старика, который встречал нас на берегу, совершенно бесстрастны. Люди здесь не смеют проявлять ни отчаяния, ни даже радости. Долгая необходимость таить чувства превратила их лица в настоящие маски. Скорбная участь! Я не могу постичь, зачем Господь посылает им такие страдания...

О судьбе падре Феррейры и об Иноуэ (помните, падре Валиньяно назвал его самым страшным человеком в Японии?) напишу в следующий раз. Передайте, прошу Вас, декану семинарии падре Лусио де Санктису мой нижайший поклон.

* * *

Сегодня опять льет дождь. Лежа на соломе, заменяющей нам постель, мы с Гаррпе непрерывно почесываемся. По голове, по спине ползают крохотные насекомые, так что уснуть почти невозможно. Днем вши утихают, зато с наступлением ночи оживляются и нахально разгуливают по всему телу.

В такую дождливую ночь никто не придет, значит, можно дать передышку не только онемевшим членам, но и натянутым до предела нервам. Прислушиваясь, как шелестят под дождем кусты и деревья, я думал о нашем учителе Феррейре.

Крестьяне Томоги ничего не знают о его судьбе. Но вплоть до 1633 года учитель находился в Нагасаки, в шестнадцати лигах отсюда, - это доподлинный факт, как и то, что переписка между ним и падре Валиньяно в Макао оборвалась в том же году. Может быть, его уже нет в живых? Или, как ходят слухи, он отрекся от всего, чему посвятил свою жизнь? А если жив, то где же он, о чем размышляет сейчас, вслушиваясь в гнетуще унылый шорох дождя?

- Послушай, - окликнул я Гаррпе, занятого войной со вшами. - Если добраться до Нагасаки, как знать, возможно, нам удалось бы найти христиан, встречавшихся с падре Феррейрой...

Возня в темноте прекратилась.