Читать книгу "День рождения - Татьяна Чекасина"

Алёна смотрит в узкое кухонное окно. Это даже не окно, а долька, уцелевшая от замурованного окна. Наверное, боком можно пролезть, но она пока не пыталась. Вот бы стукнуть по стеклу деревянным молотком для отбивки мяса, протиснуться и повиснуть над двором, похожим на комнату без потолка… Она прочла недавно «Мастера и Маргариту». Где про Пилата – скучно, а где про ведьм и Бегемота, – классно. Чайник вскипел, но есть не хочется. Надо собрать рюкзачок. «…Несовершенный социум игнорирует субъекта, ущемляет личность, торжествует посредственность, зажимается яркая индивидуальность…» – Сказав это, Алёна оглядывается: где дедушка? «Опять Алёна бормотала из лекции Эдуарда наизусть». Эдуард – папа, у которого с дедушкой проблема отцов и детей.

Девочка надевает резинку с нанизанными на неё ключами (от подъезда, от квартиры, от почтового ящика). Прячет их под одежду, металл холодит кожу. Теперь – дверью хлопнуть, чтоб замок защёлкнулся, и – навстречу ветру мимо кинотеатра «Искра»… «Все люди равны – разве это истина? Впрочем, истины как таковой не существует. Она – где-то рядом, но не более». Так говорит папа. Алёна механически переходит проспект.

В школе она не думает. Это не то место, где можно думать. Учителя бубнят нудно. Но это – лучший вариант. Математичка как наденет красное платье, так и проорёт весь урок. «Так этика связана с эстетикой». Когда математичка в синем, на уроке тишина. Ученики спят с открытыми глазами, будто оправдываясь: «Я ничего плохого не делаю, только умоляю, дайте досидеть в покое до звонка!» Один Митюнков доволен. Глазки у него, как у заводной мышки, крутятся от доски – в свою тетрадь и обратно: «Спросите, я все знаю! Какие интересные уравнения! Ура, опять сошлось с ответом!»

«Шевелёва! Тебе звонят из Сыктывкара!» Алёна бежит пустыми коридорами, куда доносятся голоса учителей. По лестнице, быстрей, в учительскую! Здравствуй, мама! Уже вылетаешь? Ура! Встречаю! Да что мне уроки, что эта школа! Ничего, я не маленькая, сяду в автобус на аэровокзале и прикачу к самому приземлению!

Или так…

Опять у нее важнейшее дело. В полдевятого пришел вертолёт. Он сел посреди тундры, покрытой колючками ягеля и кое-где оставшимся от долгой зимы снегом. «Генриетта Вадимовна, вертолёт даётся вам на весь день в личное пользование», – говорит редактор. Мама забирается в кабину и летит на буровую над тундрой, где пасутся олени, и мансийский мальчик по имени Савва кричит: «До завтра!» Мальчика уж не видно…

Наконец, уроки кончились. Но не кончился день. Косо светит солнце, на улице сентябрьский ветер, в нём – летнее тепло, но резкость уже осенняя.

– Пойдешь в «Искру»? «Погоня за приведениями», – спросила Машка, она любит, чтоб её звали «просто Марией».

Зашли в кассы кинотеатра.

– Я не знаю, – говорит Алена. – Это, наверное, ширпотреб. Лучшие фильмы Феллини, Годара, Бергмана… Так говорит папа.

– Мой отец, к сожалению, не блещет эрудицией, – Машка-Мария отворачивается к кассе, но Алёна видит – профиль у неё обиженный, губы поджаты.

– Мы, – говорит Машка («мы» звучит так, словно буквы огромные, как на плакате). – Мы идём втроём.

Лицо у Алёны краснеет. Оно, обычно бледное, вспыхивает.

– МЫ тоже можем втроём, но фильм, наверное, дрянь…

– Втроем? – спрашивает Машка, глаза недоверчивые, как у самой настоящей Марии.

– Да, мама прилетела. Спецрейс. Ночью, – небрежно роняет Алёна.

– Не ври!

– Ну почему ты так думаешь!.. Я правду…

– А-лё-на, – качает головой Просто Мария, постарев лет на пятнадцать.

– Ты можешь не верить, да и эта «Погоня…» – «Не надо засорять сознание тем, что ему может навредить». Так говорит папа… Руки суетливо шарят в карманах куртки. И Алёна делает шаг, протягивая деньги в кассу, неуверенно подталкивая их в глубину окошка, похожего на бойницу. – Ну, кто врёт? Мы тоже идём!

Здесь сквозняк, дверь то и дело распахивается. Три билета, похожие на синий лыжный флажок, трепещут в Алёниных пальцах.

– Вот это да! – поражается Машка. – Наши родители познакомятся… – И тут же понимает, что сказала лишнее. Разговоры с Алёной похожи на трудный спуск с горы: надо вовремя увидеть преграду и обойти.

– Конечно! Но я в этом не вижу перспективы. Впрочем, рада, – лицо Алёны уже не алое, обычное, бледное, глаза тревожные. – Пожалуй, пойду, до сеанса полчаса, надо предупредить, они в той квартире.

– Конечно! Беги, – говорит с облегчением Машка, нелегко вздыхает Мария.

Алёна срывается с места, бежит, но за углом сбавляет шаг, нехотя бредёт. В витрине булочной выставлены искусственные бублики, цилиндры и караваи хлеба, на вид черствые и тяжёлые, ими можно убить. «Хлеб способен превращаться в камень. И это происходит значительно чаще, чем думают некоторые, и в самой повседневной жизни». Так говорит папа. Вот и трамвай. Ладно, она поедет во двор своего детства. Алёна не считает себя ребёнком, и даже подростком не считает… «Время и возраст индивидуальны для каждого». Так говорит папа.

Двор Алёниного детства очень уютный. В нём так много зелени! Его ограждают шпалеры пирамидальных тополей. А внутри двора тополя, акации, клёны, шиповник… Всё это посадили те, кто переехал в этот дом, когда он был новым. Алёна тогда была маленькой. Вместе с папой и мамой она посадила вон ту красивую берёзу. Алёна присаживается на край родной песочницы. Какой-то мальчик строит домик. Алена начинает ему помогать. Домик обваливается. Они снова…

…Это было давно: такой же мальчик маленький толкнул её, тогда – маленькую, и она упала носом во влажный песок этой песочницы. Тогда было так: заиграешься, а потом глаза на дом и видишь окна. Все три: кухонное с открытой форточкой, широкое – родительской комнаты и маленькое – её окно. Там и до сих пор старые игрушки, скакалка на гвозде. Нынче окна темны. Этажом выше зажгли свет. В этом переулке рано включают лампочки: даже днём темновато от зелени. Мама кричала из окна: «Алёна, домой!» Теперь бы она живо… Но ключа от этой квартиры нет. И от этого времени нет ключей. Оно закрылось от Алены.

…Маму решили показать по телевизору… Она говорит: «Я не буду выступать, если не разрешите быть вместе со мной на телеэкране моей дочери». «Хорошо, Генриетта Вадимовна, пусть ваша дочь участвует в телепередаче». Мама бросается к телефону: «Алёна! Приходи скорей!» Мама выбегает на улицу встречать дочь. Она ждёт там, на углу детсадика… При чём тут детсад? Куда подевалась телестудия?…Вот её черное, блестящее кожей пальто, высокие сапоги, под полями шляпы – мамино лицо! Алёна несётся через сквер, через дорогу. У неё такие ноги, что она одним махом перепрыгивает легковую машину, водитель от страха пригибает голову к рулю… Мама! Мама! – кричит Алёна и почему-то плачет…

Она видит, как слезы капают в песок…

– Нет, только не это! – утирает лицо рукавом скользкой куртки.

– Смотри, я сам построил! – говорит мальчик.

– Молодец!

Домик уже падает.