Читать книгу "Черная бабочка - Людмила Петрушевская"

Ведь он умер, и я отчетливо помнила обстоятельства его ухода, что он не закончил тяжелейшую работу — на мой взгляд, ее невозможно было закончить. Незачем. Мучительное занятие, пытаться завершить труд, который изначально требует смерти.

Так бывает, и массу примеров тому можно привести. Валентин был обязан закончить свой проект, с заказчиком у него были кабальные договорные отношения, заказчик не принял первый и второй-третий варианты и сам не знал, чего хотел (он знал, чего не хотел), но деньги Вале были уплачены вперед, и другого человека он нанимать не желал, и он упорно требовал от Валентина завершения этого безнадежного архитектурного труда. Или требовал деньги назад. И за проволочку и моральный ущерб вдвое!

Да… Говорили, что наш Валя умер от безнадежности, от того, что его блестящие профессиональные способности были задавлены тупой волей заказчика. От пренебрежения к своему таланту. От неверия.

Но он умер, как выяснилось затем, логично. Это бывает часто — смерть спустя некоторое время уже выглядит логичной, какой бы страшной и неожиданной она ни была.

Потому что люди начинают сводить концы с концами и вдруг понимают, что произошедшее всегда неизбежно. Обстоятельства так сложились, да.

И мало того, они понимают, что умершему уже нет места среди живых.

Вот и Валя, появись он сейчас там, дома, в Москве, он вызвал бы мало сказать что шок.

Он и не мог сметь появиться, объявиться своей жене-вдове, чьи дела шли довольно плачевно, какие-то такие были фокусы со стороны неожиданно проявившейся якобы матери якобы Валиного маленького ребенка, муки ада.

Это выяснилось, когда Валентина не стало, сын был предъявлен как правомочный половинный наследник с доказательствами, письмами, фотографиями, даже фильмом, снятым кем-то в момент, когда бездетный и немолодой Валентин встречал своего новорожденного сына и незаконную молоденькую жену из роддома, будучи радостно смущенным.

Вдова Валентина совсем заглохла и завяла, на все была согласна, только чтобы не совершать эксгумацию, не беспокоить тело умершего, не доставать его из могилы в целях взять анализ на ДНК от трупа.

И вот тут бы Валентин возьми и появись!

Нет, это было бы слишком.

Мало того что его жена размножилась, еще и дело его жизни оказалось законченным самим заказчиком, и довольно неорганично, просто сбацали тяп-ляп и недожав до конца — и ладно с этим.

Валентин, появись он снова в жизни, должен был бы вернуть все деньги, во-первых, и как-то решить, во-вторых, где он и с кем он живет, понятное дело.

В-третьих, он был бы вынужден снова запрячься в ненавистную работу, опять зарабатывать тем ремеслом, которое он не выносил и которое его убило. А иначе как существовать?

Новую профессию он бы не нажил, разве что наняться каким-нибудь ведущим на телевидении, но его неповторимая дикция, его обаятельная детская манера говорить вряд ли были бы одобрены суровыми продюсерами.

Да и, смешно сказать, явление ожившего покойника всех бы своротило с панталыку, с этим бы люди не смирились, мир бы точно сошел с ума в поисках истины — то есть кого же тогда отпевали во гробе, над кем плакали друзья и кто сейчас лежит там, в сырой земле? Двойник? Тогда зачем это было устроено?

Попытка бежать от ненавистного бремени, от постылой безнадежной работы — или от двоеженства, поскольку молодая жена явно требовала ясности для себя и для своего внебрачного ребенка. А прежняя, глубокоуважаемая немолодая супруга, с которой он пережил горе трех выкидышей подряд и которую ценил за годы служения их общему делу, за чистый, суровый нрав?

Он был маэстро, но маэстро мягким, уступчивым, нерешительным и зависимым, он явно всегда сомневался в своих профессиональных достижениях — но только не сомневалась она! Она, его жена, требовала всем своим видом преклонения окружающих — и именно преклонения перед ее мужем, которого она считала светилом, вершиной и гением — и которого презирала всей силой своей горделивой души.

Эта его несгибаемая жена хранила скорбное молчание на общих пирушках, не одобряла друзей, которые норовили урвать от времени и таланта (и денег) ее мужа, и только что не шпыняла своего мягкого супруга при всех.

Наедине-то мало ли что происходило!

И возвращаться к такой дилемме?

Та красотка-блондинка, борец с ребенком на руках, требующая для него, для дитяти, стабильного родства и официального отцовства — и эта, воплощенная скорбная презрительность, вечные сомнения, скобка рта, сухой горящий взгляд обманутой, но не потерявший свою гордость родной жены!

Надо ли говорить, что я в дальнейшем осторожно ходила по этому древнему городишку, боясь встретить Валю еще раз.

Места эти, расположенные далеко от родины, непопулярные там, в России, мало кому известные, могли пригодиться Валентину в виде убежища. Визы сюда не требовалось, живи сколько желается, были бы деньги. Они-то, видимо, у него были.

Та странная история, которая опять-таки сопутствовала наследию такого знаменитого человека, была мне известна как-то косвенно, понаслышке.

То ли его жена многого не досчиталась, то ли та молодка требовала, но проверка показала пустую казну — не помню; однако что-то тогда явно сквозило сквозь траур и благородное молчание вдовы.

Что-то было слыхать, какие-то сведения о ее безнадежной бедности и что она гордо не хочет сдавать свою квартиру, а ведь она могла бы это сделать, переехав в какое-то временно снятое гнездо, дабы как-то выжить (молодая отсудила у нее загородный дом, роскошное жилье, которое Валя построил незадолго до — скажем так, незадолго до своего ухода).

Итак, размышляла я лихорадочно, Валентин скрылся ото всех. Бывает. Смерть многих великих сопровождается суеверным мнением, что они живы, блаженствуют где-то на далеких островах и что смерть была только инсценировкой, ведь с трупом почти похожего бомжа можно сделать все в наше время, в пору пластических операций и невероятных кинематографических масок.

Я не помнила, где его настигла смерть. Вроде бы в скорой помощи, которую он сам для себя вызвал.

Тогда да, тогда вполне мог появиться сфабрикованный имидж, загримированная ипостась, да. Чужое дело под Валиным именем, да.

Заметил ли он меня, узнал ли?

Если узнал, то что предпримет? Не захочет ли избавиться от свидетельницы? Сделав одно, можно пойти и дальше.

Ведь это такой позор, такое обнажение неприглядной сущности!

И могут возникнуть всякие невероятные последствия, например, срочный визит молодой сожительницы с претензиями на выплату содержания ребенка за прошедшие пять лет!

Миф, сознание, что та, главная жена, все знает, та, главная жена, прямоходящая нищеватая старуха с горькими глазами — и чем больше ее стыд, тем выше голова!

Да.

Я вернулась с моря в свое логово, в свою несвежую, холодную постель, к своим розочкам в стакане, к окнам, выходящим в какое-то корыто с видом на полметра возвышающейся земли…