Читать книгу "Натренированный на победу боец - Александр Терехов"

Мать обомлела, не подозревая мою специализацию по садовой мухе. Дочь лепетала накануне заученное про давилки Геро и зоокумарин [7] . Я подхватил:

– Девчонки, это не к спеху. Начнем вылов, тогда – да. Пошуруйте пока возможности насчет приманки: мука, колбаса, грушевый сироп, валерьянка. Пока свободны. Идите хоть по магазинам. – Я нацелил их на витрину с поразившей меня дамой.

– Это банк, – подсказала дочь, краснея и краснея. Ах, банк.

– Старый, то есть Владимир Степанович, чтоб Витя меня не прибил, я беру себе капитана Ларионова. Я без сапог, канализация за вами.

Ларионов, прапорщик и двадцать бойцов – всех над картой в кружок. Где столовая?

– Нету. В проекте заложена, но с финансированием подвели – не достроили. Буфет есть на десятом этаже, яйца, сметана, – доложил Ларионов. – Сами не готовят.

– Да мы уже кушали, – подсказал прапорщик. Очень хорошо.

Я развел бойцов кругом гостиницы и каждого ткнул в его участок. Медленно ищем, под каждой ступенькой, трещин не пропускаем, внимание деревянным частям – щепка отколота, царапины, – особо стыки, уголки, выводы труб, дверные коробки, любое – слышите, да? – отверстие от трех копеек и шире отмечать мелом и звать меня. Вперед!

Я расположился на ближней лавке, на бульваре, поглядывая то на банковскую витрину промеж зевков, то на Ларионова, пытавшегося мне помочь.

– Вообще-то они падают с потолка. Я, честно говоря, не специалист…

Кричали: сюда! Орали: вот! Товарищ лейтенант!

Через полтора часа, утирая пот, я понял: мы нашли всего четыре приличные дырки. Про две я мог уверенно сказать, что это крысиные норы, но заваленные барахлом, – позапрошлогодние. Лишь в одном месте, на низкой оконной раме, что-то похожее на погрыз, но также – не этого лета.

Любой врач санэпидстанции, изучавший основы дератизации по «Методике определения закрысенности объектов», с ясными глазами занес бы гостиницу в «территории, свободные от грызунов», и уполз пить пиво в не вполне свободный от грызунов бар или покатил бы на самокате за город с объемной банковской служащей, а мне пришлось хрипеть:

– Так. Мусорокамера.

Дверь мусорокамеры красил мужик. За дверью мусороствол утыкался в такую гору бумажно-жранного дерьма, что приемного бака даже не было видно. Жирные, утоптанные потоки мусора текли в подвальное нутро. Несло тухлыми рыбьими хвостами и молочной кислятиной. Как тут унюхаешь крысу…

Бойцы притащили лопату. Я засадил с размаху грабаркой по мусоростволу: вдруг услышится скребучий, утекающий вверх переполох? Нет. Черт!

Послал бойца кататься на лифте, глядеть, с какого этажа мусоропровод забит. Остальным со злости велел: расчищайте вот эти два угла.

И там, конечно, ни черта не было.

Хотя в гостинице, где крысы летают с потолка, в таком помоечном городе при вскрытии мусорокамеры рябить – рябить! – должно от хвостов. Гроздьями должны сидеть на трубах, ничего не боясь!

Боец вернулся: мусор колом стоит с двенадцатого этажа. Выше – пробками. Ну что ж… Добрый город.

– Ты кто? – зацепил я красильщика.

– Техник-смотритель.

По его лицу я понял: сегодня первый день в его трудовой биографии, когда он к обеду не выпил двести грамм.

– Веди в подвал.

– Там темно, лампочки пережгли, а новых нынче…

Я стащил со счастливо улыбнувшегося бойца сапоги и, не вдыхая, не глядя вниз, чтоб не утыкаться в мокрые кошачьи ребра, перелез смрадную гору, оползающую в черные подвальные недра. За мной чавкали остальные.

Пропустил вперед бойца, чтоб светил. На восьмой ступеньке я уперся в него – что? Нагнулся, в желтом ломте фонарного света – пола нет, гладко отсвечивает жидкая чернь и носится ослепшая на свету насекомая шелуха; я минуту молчал. Силясь вспомнить хоть одно цензурное слово. И вспомнил:

– А это что за параша?

– Вода. Пожарную систему испытали и набузовали в подвал. Третий год не сохнет.

Единственное, что теперь, – напиться квасу и спать. Бараны топтались и дышали мне в шею.

– Фонари! Светите все над водой – острова есть? Два: посередине и в углу. Несите, чего вылупились?

Меня несли по санитарному уставу вдвоем, сцепив руки в стульчик. Ларионова и кряхтящего прапорщика – на закорках. Вместо первого острова – узел труб брошенной пожарной системы. На второй я спрыгнул – земля. Шлак, стекловата. «Лошадь» прапорщика ахнула в яму, метнув переставшего кряхтеть командира мордой в поток. Плескались во мраке, как два бегемота, шарили фуражку, прапорщик обещал: «До дембеля будешь нырять!»

Работал я. Остальные светили и выжимали портянки.

Мало надежды, чтоб они вплавь ходили жрать на мусорку. Ни одной норы. Вот так день, хуже и хуже. Ни крысиных столиков [8] , ни отхожих мест. На вводах коммуникаций штукатурка без повреждений, пыль на трубах без следов. Особо и не потыкаешься при таком свете.

– Хозяин, лампочки, говоришь, сожгли, а патроны – пустые! Сам небось на лодке подгреб и вывернул. Шалава.

Ларионов дотронулся:

– Не сердитесь. Что у нас так…

– Как везде. Небось пятилетку клянчили швейцарскую противопожарку. Испробовали и бросили гнить, пока вода сойдет. А вода третий год не сходит – бетонный пол. Вы архитектор? Берите лопату и бережно вскройте мне вот, – я сбил дырявое ведро, накрывавшее единственную найденную дыру. Края оползшие – значит, нежилая. Но хоть душу отвести.

Бойцы копали. Ларионов боязливо заглядывал, как профессор ботаники в задницу старому слону. Я ждал на гнутой железке, замерз и пошлепал вдоль стены, где мелко, ощупывая светом горки щебня и песка, бетонные блоки. С блоков я посмотрел за перегородки: везде вода. Без всякого охотничьего ража. Я чуял – не найдем.

Скользко. Посветил, меж блоков забилось раздутое пальто, блеснули пуговицы, я запомню.

– Раскопали, товарищ лейтенант.

Рыли как зря, как могилу, – солидная нора, на два гнезда, давно нежилая. В одном гнезде, верхнем, – нагрызенная бумага. Из нижнего вытаскивал рукавицей и раскладывал на лопате под светом кости, хомячью шкурку, медный пруток, два черепа домовой мыши, веревку, виноградные косточки и шкурки помидоров – остатки съеденного человеческого кала. Бедовала, значит, семья.

– Закапывайте, все на выход.

Краска воняет. Я мял поясницу – накланялся. Кто мокрый – сушитесь. Остальных для очистки совести я отправил на бульвар: ищите норы. Было как-то: бесплодно шерстили подвал один на улице Генерала Ермолова – а норы нашли через дорогу, под кленом, – тридцать две норы.

Я обошел гостиницу снова. Ни трубой, ни кабелем нет дороги от соседнего чердака. Смотритель докрасил дверь мусорокамеры и двигался уже молодцом.

Я присел у крашеной двери. Уголок над порогом выпилен кругляшом, чтобы вывести кабель. Качнул качель – ходил он в дырке свободно. С запасом. Пальцем я огладил пропил: да. Шероховат. По окружности выщерблен. Сколько? Сантиметров семь. Крысиный ход. Я прилег: в дырке паутина. Паутина убавляет радости. Выходит, давно не пользовались.