Читать книгу "Постель - Януш Леон Вишневский"

Я не помню, о чем говорил твой отец. Я смотрела на его губы и поддакивала. Осталось в памяти только то, что он будет моим научным руководителем и что он предлагает регулярные консультации, раз в неделю, каждый четверг, в семнадцать ноль-ноль. Выходя из его кабинета, я чувствовала себя чудесно преображенной. У меня уже был готов план. Сначала я посмотрела в глаза его секретарше и спокойно попросила записать меня на следующий четверг.

Во вторник я перестала плакать, а в среду сменила номер телефона. Я делала все, чтобы у меня не оставалось свободного времени. Неожиданно оказалось, что не так уж и трудно, если поставлена цель. Достаточно заменить одну манию другой. Если бы не ты, а называя вещи своими именами, если бы не твое блядство, я никогда не написала бы диссертацию за такой короткий срок. Ты метался, как разъяренный самец крысы, у которого в момент совокупления отобрали самку. Ты не мог понять, почему я больше не принадлежу тебе. Я не избегала тебя, это было бы слишком трудно сделать на тесной игровой площадке нашего института. Единственное, чего я избегала, так это близости с тобой. В один прекрасный день ты так поразился этому обстоятельству, что, нарушив все свои правила конспирации, вдруг пришел ко мне и стал ждать меня. И этим самым ты помог мне еще дальше отойти от тебя. А когда я не впустила тебя в квартиру, ты в порыве ярости пнул дверь. Мне тогда припомнился тот парень с жилистыми руками и шрамом на лице.

Потом ты перешел к следующей фазе. Назовем ее романическо-романтической. Ты посылал мне по электронной почте рассказы в «арлекиновском» стиле[9]— о том, как ты тоскуешь, как важна была для тебя наша близость и как сильно тебе не хватает наших разговоров и моих прикосновений. Но и это тебе не мешало (знаю, потому что случалось приходить иногда в институт и ночью) регулярно оставлять сперму во рту секретарши твоего отца. Эта фаза была для меня очень короткой и легкой. Просто после нескольких таких «романтических» мейлов я переустановила свою почтовую программу так, чтобы все, что поступает с твоего адреса, считалось спамом и автоматически попадало в корзину.

Я нетерпеливо ждала последней фазы. Отпустила на нее много времени. Сначала оценила ее в двенадцать четвергов, но после месяца «консультаций» с твоим отцом уверенно сократила ее до восьми. Я писала действительно хорошую работу. За два дня до нашей встречи я приносила отпечатанные фрагменты и оставляла на столе его секретарши. Так называемая «консультация» сводилась самое большее к пятнадцати минутам обсуждения. Потом начиналась беседа. Твой отец, в отличие от тебя, прекрасно умеет слушать. Более того, вслушиваться! Вспоминаю, как-то раз в дверь кабинета постучала секретарша и вошла с пачкой документов на подпись. Он попросил ее «ни в коем случае» никогда больше этого не делать, не входить в кабинет, пока я там. Помню, с какой ненавистью она тогда взглянула на меня. Это был мой первый маленький триумф. Вскоре я одержала и второй. Во время одной из встреч твой отец установил своеобразный церемониал наших четвергов. Например, после каждой завершенной главы моей диссертации он доставал из стола бутылку вина и мы выпивали «за науку». И это все были не какие попало вина, а именно те, о которых я ему рассказывала. Он звонил секретарше, чтобы она принесла два бокала. Какое наслаждение доставлял мне ее взгляд, когда она входила с бокалами на подносе, а он давал ей бутылку, чтобы она откупорила ее и принесла обратно! Я тоже не оставалась в долгу и с каждой главой старалась приходить к нему все более раздетой. Укорачивала юбки, заменяла колготки на чулки, надевала более облегающие блузки, расстегивала больше пуговиц на жакетах моих костюмов или надевала платья с более глубоким декольте. Кроме того, когда секретарша приносила бокалы, я каждый раз все более непринужденно разваливалась в кресле, шире расставляла колени и скидывала туфли.

В восьмой из четвергов я явилась на встречу с твоим отцом ровно в пять, одетая в то же шелковое прозрачное платье, которое когда-то так сильно сопротивлялось тебе. У меня под ним не было ничего. Точно так же, как и тогда. Когда секретарша принесла бокалы на подносе, я даже не взглянула на нее. В этот момент она для меня не существовала. Через минуту она пришла с вином, а выходя, закрыла за собой дверь. Навсегда. Я поднялась с кресла, села перед ним на стол. Медленно сползая с моих плеч, платье упало на столешницу, закрыв, как саваном, твою фотографию…

Вопросы к Янушу Л. Вишневскому, одному из авторов рассказов, помещенных в сборнике «Любовные письма» («Listy mifasne»)

Польские СМИ представляют вас специалистом по чувствам. Вы ощущаете себя таковым? Это удовольствие, вызов или тяжкий труд?

Если и ощущаю себя каким-то специалистом, то только по компьютерному переводу химических соединений в систематическую номенклатуру. И то не всегда (смех). По этой специальности я защищал докторскую и кое-что в этом понимаю. СМИ в основном охотно навешивают ярлыки. О том, что я специалист по чувствам, я сам узнал из СМИ. Что ж, чувства меня очень даже интересуют. И хоть вначале был водород, но потом сразу появились эмоции. Я стараюсь взглянуть на них с разных сторон. Иногда как (био) химик, иногда как нейробиолог, иногда как — скажем высоким штилем — поэт. Но чтобы так сразу и специалист! Нет, это сильное преувеличение.

Литературу «про любовь» считают исключительно женской (во всех смыслах). А мужчины, они что, не читают ее или просто не признаются в этом?

В том смысле, который вы скорее всего имеете в виду, задавая мне этот вопрос, то есть литературу, в которой содержатся любовные истории, мужчины в общем читают гораздо реже, чем женщины. Мужчины вообще читают меньше, это статистика, и об этом прекрасно знают и издательства, и библиотекарши. Мужчины редко размышляют о любви. Кроме того, очень часто, чуть ли не повально, они путают ее с влечением. Причем влечением с очень коротким временем полураспада, прибегая к терминологии физиков-ядерщиков. Если что-то для кого-то является само собой разумеющимся и простым, то он не хочет читать об этом и думает, что не обязан читать. Для меня это своего рода парадокс, потому что если обратиться к истории литературы, то легко можно заметить, что авторы самых будоражащих душу любовных историй — в основном мужчины. То есть мужчины хотят читать, а некоторые — даже писать о любви. Но только когда они от нее страдают.

Хороша ли в качестве литературного материала счастливая любовь? Ведь даже сказки всегда кончаются тем, что «потом они жили долго и счастливо»…

И сказочники знали, да и сегодня знают, что увлекательно написать о счастье больше полстраницы — задача не из легких. А кроме того, это было бы страшно скучно. Счастье люди ощущают очень похоже. И об этом знают не только сказочники, но и этнографы, исследующие разные культуры — от Гренландии до Новой Гвинеи. К тому же счастливая любовь в последнее время стала такой редкостью…

Катажина Носовская пела, что «любовь — сделка втемную, любовь — протухшее яйцо». Выла права?