Читать книгу "Красный властелин - Сергей Шкенев"

Воин вздрогнул и прислушался. Странные шуршание и шелест… Едва слышный шелест скорпионьих ножек по камням.

— Джихайя г'вээн рыххоэро!

Вторая часть заклинания отозвалась в голове глорхийца тревожным гулом и острой болью в висках. В ладонях шамана вспыхнул огонь, осветивший лицо, искажённое злой радостью и сладкой мукой выходящей силы.

— Гоэхэр куллиш-ш-ш… шта!

Шуршание превратилось в грохот. Они идут! Они голодны! Они хотят… Хотят чего? Хотят съесть мозг!

— Небесная Кобылица! — преследуемый видениями огромных скорпионов караульный прыгнул из положения лёжа, подхватил копьё и бросился бежать.

— Не так быстро! — крикнул вдогонку еле державшийся на ногах Арча. Заклинание морока выматывает, а если совместить его с сильным внушением… Вот в Империи, говорят, это даже дети умеют. — Скорпионы боятся имперских печатей!

Мог бы и не уточнять — воин мчался целенаправленно.

Вспышка!

— Спасибо тебе, друг, — Выползок умел быть благодарным к людям, умирающим вместо него. — Ты возродишься вороным иноходцем.

— Гроза надвигается? — Еремей увидел далёкие отблески и остановился, вызвав недовольное ворчанье старшего десятника.

— А хоть бы и гроза? Рот разевай пошире. Заодно и напьёшься вдоволь. Только под ноги смотри, раззява!

Сам Матвей умудрялся шагать в кромешной темноте тихо и уверенно, не спотыкаясь поминутно и не матерясь вполголоса. Баргузину приходилось хуже — малая луна почти не даёт света, а большая в конце лета восходит только под утро, когда особо и не нужно. В такую ночь хорошо кошкам или пластунам — у тех, говорят, тоже глаза с вертикальными зрачками.

Глорхийская трофейная карта соврала. Впрочем, и в Родении почти все карты рисовались исключительно с целью запутать вероятного противника, так что со своей вряд ли бы вышло иначе. Да, скорее всего головожопым и дали скверную копию с творения тёмных художников, компенсирующих отсутствие точности полётом фантазии и красотой замысловатых виньеток.

Как бы то ни было, но через три версты, обещанные истрёпанной мапой, деревня Большой Лабаз так и не показалась. А ноги гудят… а спина ноет… а треклятые булыжники сами норовят прыгнуть на дорогу. Или подкатиться, ежели прыгать у них нечем.

— Может быть, тот глорхиец соврал? — Еремей верил в человеческую честность, но в его представлении дикие кочевники в список людей не попадали. Вот глорхийские лошади никогда не врут. Правда, они и говорить-то не умеют.

— Зачем ему меня обманывать? — искренне удивился Матвей. — Я же к нему по-хорошему…

Бывший профессор вспомнил некоторые детали недавнего допроса и зябко поёжился. Как же тогда выглядит плохой вариант?

— А вдруг он сам всё перепутал?

— Тише, — вместо ответа прошипел Барабаш и дёрнул Матвея за руку, заставляя присесть. — Слышишь?

Где-то вдалеке раздался низкий рокочущий звук.

— Шаманский бубен, — определил Баргузин. — Малый походный бубен третьего разряда, что делается из шкуры молодого рырха, а для ударов используется берцовая кость умершего от красной лихорадки мужчины в возрасте от двадцати двух до двадцати шести лет.

— Обалдеть! — старший десятник настолько восхитился эрудицией подчинённого, что повысил голос. — И ты это определил на расстоянии?

— Шаманизм, — коротко пояснил Еремей.

— И что?

— В университете я именно его и преподавал. А различать бубны по звуку — задание для студентов второго года обучения.

— Уважаю, — шёпот Барабаша выдавал немалое потрясение. Даже больше чем немалое — пошатнулась твёрдая уверенность в том, что учёные занимаются сущей ерундой, проедая казённые деньги и плодя себе подобных бездельников. — А зачем бубен здесь?

Баргузин вслушался.

— Бубум… бум… тыц-тыц-тыц-бум… — повторил он вслед за бубном неведомого шамана. — Скорее всего, тут собираются колдовать.

— Понятно объясняешь. Я-то думал, что глорхийцы рыбу ловят.

— В горах? — Еремей в очередной раз не понял юмора.

— Ага, непременно в горах. Толком расскажешь, что там творится?

— Так вот же… «бум-бум» сдвоенное слышишь? Похоже на заклинание Завесы невидимости. Или Полога невидимости, что, в общем-то, одно и то же.

— Магия?

— Ну… шаманы тоже кое-что могут. Я читал в древнем манускрипте о жертвоприношениях, способных увеличить силы мелкого колдуна в несколько раз. Но там про Сахийский хаканат.

— Плевать на хаканаты, — Матвей, кажется, уже принял решение. — На моей земле ни одна свинья не может колдовать безнаказанно. Особенно головожопая.

ГЛАВА 3

— Видишь его, командир? — шёпот бывшего профессора прозвучал на грани восприятия, но обострённому слуху старшего десятника он показался подобным грохоту идущих в атаку «Левиафанов».

— Не слепой, — бросил Матвей.

Действительно, пляшущую за мерцающей синим светом завесой фигурку не смог бы разглядеть только безглазый степной кошкокрот, но откуда ему тут взяться? Отсиживается в своей норе за сотни вёрст отсюда и не забивает себе голову проблемами каких-то там людишек. Шаман за завесой, кстати, немного похож на кошкокрота, только очень грязного.

— Ерёма, сможешь что-нибудь сделать? — в голосе Барабаша звучала странная надежда.

— Я же не колдун, — ответил Еремей.

— Жалко…

Профессору тоже было жалко — проклятое свечение начиналось за сотню шагов от бьющего в бубен глорхийца и не пропускало ничего и никого. Сунувшийся десятник отделался лёгким испугом и торчащими дыбом волосами, щёлкающей синими искрами кольчугой да мучительной икотой, не прекращающейся довольно длительное время. А попасть туда, в освещённый круг, очень нужно — если обвешанный амулетами шут успеет закончить обряд, то полог невидимости закроет деревню, и тогда… И тогда они останутся без оружия и жратвы за многие переходы от линии фронта. Плохо, это будет больше чем плохо.

— А если… — Еремей посмотрел на командира.

— Дурак? — Барабаш машинально схватился за карман, где лежал последний шарик с гремучим студнем. — Тебя хоть чему-то учили в твоём чокнутом Университете? На народные деньги, между прочим.

Баргузин не стал оправдываться и объяснять, что Университет содержится на личные средства Владыки. Также не решился спрашивать о том, какая связь должна быть между учёбой и гранатой. Наверное, какая-то есть. А вот мысль в голове после слов появилась настырная, хоть и бредовая.

Вот она вроде бы хвостик показала. Нет, вильнула, зараза, тем местом, откуда хвостик растёт, и убежала. Не совсем убежала — мелькает где-то на краю сознания, дразнится, чуть ли не язык показывает. У мыслей есть язык? Вроде бы нет, но всё равно показывает.