Читать книгу "Русские чернила - Татьяна де Ронэ"

Николя вздрогнул.

– Все верно! Все в точку! Это гениально: сравнить синюю вспышку молнии с блеском хрустального шара Раскара Капака![5]

Николя уже испугался, что теперь отец станет его презирать, когда узнает, что он перечитывает свой любимый комикс о страшной мумии и о храбром Тинтине. А отец, наоборот, от радости так хлопнул Николя по спине, что тот чуть не задохнулся.

– Это гениально! Я знал, что у тебя получится!

Когда они вернулись домой, Теодор прочел страницу Эмме. Ей понравилось, но такого энтузиазма, как муж, она не выказала.

Прошли долгие четырнадцать лет. Николя начал писать первые страницы «Конверта» тем же золотым пером, и к нему снова вернулось чувство опьяняющей радости. Эту радость он испытал когда-то в самолете и сохранил в том потаенном мире, где был властелином. Она была такой сильной и чистой, что теперь он счастливо улыбался, вспоминая страшную мумию Раскара Капака и синюю вспышку.

– Я пойду в номер, – сквозь зубы пробормотала Мальвина.

Она выглядела очень бледной.

– Проводить тебя? – спросил Николя, даже не пошевелившись. Ему так не хотелось отрываться от ласковых солнечных лучей.

– Нет, – отозвалась она, с трудом вставая. – Если станет хуже, я тебе пошлю эсэмэску.

– Ты совсем не хочешь есть?

Он лично с нетерпением дожидался обеда возле бассейна.

Скорчив гримаску, она удалилась. Николя проводил ее глазами и подождал, пока она войдет в лифт. Надо будет чуть попозже заглянуть в номер. Едва она ушла, он схватил «Блэкберри», как мальчишка-сластена бросается к коробке конфет, пока мать отвернулась. Теперь у него есть время предаться любимому занятию: читать личную почту. Сообщение от Сабины он отложил на потом. Дита, как всегда, приставала с вопросами, на которые ему не хотелось отвечать: ему что, разонравилось встречаться со школьниками, отвечать журналистам по электронной почте и позировать для модных журналов?

Алиса интересовалась, где он и почему не ответил на ее последние сообщения. Николя догадывался: она переживает, что он отдаст свою следующую книгу другому издателю. Она даже предложила ему контракт на такую щедрую сумму, какую никогда не предлагала ни одному автору. Ставя подпись под договором, он отметил про себя, что это чистое безумие: как можно давать такую сумму за книгу, которая еще не написана, более того, еще и в голове-то не сложилась? Ему не хватило смелости сознаться, что писать он и не начинал. Его больше привлекала перспектива поездить по свету, встречаясь с читателями. Алиса приходила в ужас (и это еще слабо сказано) от мысли, что он позволит себя подцепить какому-нибудь издателю из тех, что шныряли вокруг, как прожорливые акулы. Она знала, что его уже начали обхаживать, засылали к нему приглашения на обед в ресторане «La Mediterranée» на площади Одеон или в «Closerie de Lilas», старались залучить на бокал вина в бар отеля «Лютеция» к шести часам. Случалось, издатели являлись и собственной персоной, чтобы пригласить напрямую. Николя их вежливо выпроваживал. Вмиг. Алиса была в нем уверена, но как далеко могли зайти визитеры? Они взвинчивали гонорар, и цифры уже зашкаливали за все грани приличия. Устоит ли Николя? Он вспоминал золотистые глаза Алисы, ее низкий голос, необычайно нежные руки. Эта женщина перевернула его жизнь. Она продала его роман в сорок пять стран и в Голливуд, породив «ураган Марго».

Алиса дружила с Дельфиной, они были ровесницами, обе на девять лет старше его. Дочь Дельфины, Гайя, и дочь Алисы, Флер, ходили в одну частную школу на Западной улице. Это Дельфина в две тысячи седьмом году уговорила его показать рукопись Алисе. За два года до этого Алиса ушла из крупного издательства и основала свое собственное, уведя при этом своих авторов. Среди них были такие, как Мариту Хиригойан, успешный писатель из басков, и юная уроженка острова Маврикий Сароди Рангулан, сенсация последней книжной ярмарки во Франкфурте.

«Я в полном порядке, – написал он Алисе, ловко порхая большими пальцами по клавиатуре „Блэкберри“, – просто решил отдохнуть». И, как примерный сын, позвонил наконец Эмме. Улица Роллен не ответила. Он переключился на мобильник и оставил сообщение на голосовой почте: «Привет, это я, хотел узнать, как дела. Я в Италии, уехал с Мальвиной на выходные. Надеюсь, у тебя все в порядке. Целую». Где может быть его мать утром в пятницу, да еще в июле? Можно было бы привезти ее сюда, в «Галло Неро», вместо Мальвины. Следовало бы и о ней подумать. Когда они виделись в последний раз, мать выглядела очень усталой: ее достали ученики и Рено, с его вечными перепадами настроения. Она всегда так радуется, когда кончается учебный год. Ей очень хотелось съездить в Брюссель к своей сестре Роксане, в большой дом на улице Ван Дейка. Может, она сейчас там, в компании угловатых подростков, Роксаниных детей. И конечно же, они отправились обедать в Тервюрен к матери, ласковой и очаровательной Беатрисе, к его, Николя, бабушке. Он убеждал себя, что Эмма сейчас с ними, а не торчит одна в Париже. Настроение у него поднялось, и он уже не презирал себя, как раньше.

В повинном списке осталось еще одно имя: Франсуа. Он пойдет по легкому пути: пошлет ему сообщение, чтобы избежать телефонного разговора.

«Привет, мужик! Как дела? Мне тебя не хватает! Я в укромном уголке пишу свою новую книгу. Уже почти закончил! Что у тебя новенького? Второгодник».

На сердце было тяжело: он знал, что Франсуа не ответит. Что с того, что он подписал письмо своим старым школьным прозвищем? Это вряд ли что изменит. Даже если Николя позвонит другу и назначит ему встречу, нет уверенности, что тот придет.

Молчание Франсуа имело вполне понятные корни: злость, ревность и горечь. Он, конечно, читал статьи в газетах (как же без этого?), видел фото с Робин Райт, репортажи о новой двухуровневой квартире Николя, упоминания в светской хронике, какие часы он носит, каким одеколоном пользуется. Наверное, он прочел и более серьезные статьи в «Figaro littéraire», «Mond des livres», «New York Revieu of Books». Все они анализировали ошеломляющий успех никому не известного молодого француза, который сумел тронуть сердца стольких читателей. Франсуа не смог бы войти ни в один книжный магазин ни в Европе, ни в Штатах, не наткнувшись на рекламный плакат Николя с упоминанием головокружительных тиражей его книги на всех языках. Лара как-то заметила, когда они обедали вместе:

– Ясное дело, Франсуа тебе завидует.

С Ларой их объединяла старинная дружба, они подружились еще на подготовительных курсах в коллеже.

– А ты как думал? Весь мир тебе завидует, и я тоже. Иногда…

Это было с усмешкой сказано между двумя кусочками буше и киш-лорена.

– Ну признай, Николя… Ты столько лет был никем… Провалил экзамены, и тебя содержали мать и Дельфина, которая намного тебя старше. А потом ты вдруг получаешь новый паспорт и – бац! – пишешь роман. И его читают во всем мире. Читают все: двенадцатилетние оболтусы, вообще презирающие книги, их матери и бабушки, пятидесятилетние менеджеры, бизнесмены, первые леди, киноактеры… Тебя все любят, и все тебе завидуют, и еще как! И твой Франсуа тоже, только он не осмеливается сказать тебе это в лицо.