Читать книгу "Впереди вражеский берег - Гай Пенроуз Гибсон"

Однажды в Рингвей примчался заместитель командира эскадрильи Сэм Триплтон. Он должен был подтянуть нас. Командованию стало известно, что мы слишком хорошо проводим время, и его прислали проверить, так ли это на самом деле. Во второй половине дня он выгнал нас в отель, где не подавали спиртного, и освободил наш паб. Естественно, лица летчиков помрачнели, особенно у тех, кто успел обзавестись подружками. Этот отель находился в нескольких милях от аэродрома. Несмотря на сухой закон, именно там я участвовал в самой ужасной попойке за всю свою жизнь…

Так прошли несколько недель. Уже поползли слухи, что мы останемся в Рингвее навсегда. Но кто-то в Бомбардировочном Командовании решил иначе.

Судя по всему, немцы слишком прочно увязли в Польше, чтобы заниматься бомбардировками Англии. Но однажды, когда я сидел в комнате отдыха, дожидаясь, пока рассеется туман, внезапно прибежал мой радист Мак.

«Приказ из штаба группы».

Не сразу сообразив, в чем дело, мы все-таки направились в радиорубку. Чтобы избежать долгих проволочек, как бывает обычно при передаче радиограмм на большое расстояние, мы наладили небольшую рацию, чтобы держать постоянную связь со Скэмптоном. Это было строжайше запрещено, но оказалось очень полезно. Когда Мак кончил записывать то, что услышал, он передал листок Росси, который был королем шифрования. Расшифровка радиограммы — до ужаса нудное занятие, и мы нетерпеливо переминались вокруг, заглядывая ему через плечо. Он медленно вывел первое предложение. Радиограмма начиналась стандартно: «От Базы 83-му подразделению, Рингвей».

Мы ждали.

Нас отправляют во Францию?

Нас отправляют в Исландию?

Это война. Это реальность.

Может, это весточка от Оскара, который собирался вернуться ночью, и он просит нас найти ему подружку?

Затем Росси прочитал все остальное. «Вернуться на базу. Начать подготовку к ночным полетам». Когда он кончил читать, раздался всеобщий стон.

«Ночные полеты. Какой ужас!»

«Листовки. Великий боже!»

Но Брюс уже думал о прощальной вечеринке. Малл тоже думал. Полагаю, он должен был встретиться с девушкой в «Кафе-Рояль». Сильво, скорее всего, ни о чем не думал. Я думал о Барбаре и ругался.

* * *

Когда мы возвращались в Скэмптон, я сильно отстал от других самолетов, так как мне никак не удавалось заставить свой старый «С Чарли» лететь быстрее. Я попытался показать, что мы не так уж плохи, но выбрал для этого не то время и не то место. Когда я заложил крутой вираж над вышкой управления полетами, то увидел на площадке невысокую фигуру, размахивающую кулаками. Я не был уверен, что узнал ее, но все-таки неприятный холодок пробежал у меня по спине. Я поспешно приземлился и отрулил в самый дальний уголок аэродрома, где, как я надеялся, меня никто не увидит. Когда я прибыл в центр управления полетами, то выяснилось, что я оказался совершенно прав. Это был маленький Вилли. Он вернулся. Я уже давно знал, что он на дух не переносит пижонов, и получил по полной программе. Следующие несколько ночей я провел в радиоцентре, обеспечивая связь во время ночных полетов. Но во время пребывания в Рингвее я хорошо отдохнул, поэтому наказание перенес довольно легко.

Хотя дни тянулись очень медленно, сентябрь все-таки закончился. Начались октябрьские туманы. Все ночные полеты были отменены. Почему — никто не знал, просто отменили, и все тут. Теперь мы готовились атаковать вражеские корабли. Каждый день по 9 самолетов из каждой эскадрильи должны были дежурить в получасовой готовности. Дежурства начинались в 7 утра. Весь день мы сидели в комнате отдыха, курили, читали, слушали радио. Как только начинало темнеть, нас распускали. Не слишком веселая жизнь. Для пилота бомбардировщика это настоящая пытка, и вскоре мы начали ворчать. Единственным светлым пятном были увольнения. На стареньком «Энсоне» мы могли на сутки улететь в Рингвей, чтобы повидать старых знакомых. Но вскоре это прекратилось, как только об этом пронюхало высокое начальство.

Октябрьские дни ползли мучительно медленно. Нам начинало казаться, что вся война превратится в нудную тягучую жвачку. События ползли со скоростью улитки. Готовность. Отбой. Отсрочка. Скучища! Постепенно до нас начало доходить, что все отвальные пирушки прошлого месяца были пустой тратой времени и денег. Нас не собирались отправлять на фронт во Францию. Нам не угрожала смерть. Это была какая-то статичная война. Вы будете смеяться, но я, наконец, нашел время посетить дантиста. В начале сентября я получил вызов, но как-то не собрался побывать у него. Когда мы столкнулись с ним в столовой, я объяснил:

«Я не пришел к вам потому, что не видел смысла заниматься зубами. Это долгий и мучительный процесс, а я был уверен, что погибну буквально через несколько дней».

В то время я действительно так думал, и это было совершенно типичным настроением в нашей эскадрилье.

Теперь все обстояло иначе. Походило на то, что немцы пока зализывают раны. А вот что они намерены делать дальше — было совершенно неясно. Зато было совершенно ясно, что будем делать мы — ничего. Польша пала. Две огромные армии стояли друг против друга на линии Мажино, обмениваясь через громкоговорители всевозможными угрозами и оскорблениями. Немцы призывали французов повернуть оружие против своих британских союзников.

А вот история, которая показывает, что немцы обладают довольно своеобразным чувством юмора. Как-то раз в разгар боев Ме-100, который тогда считался новейшим и секретным самолетом, совершил вынужденную посадку на равнине между линией Мажино и линией Зигфрида. Весь день оба противника внимательно следили один за другим. Англичане и французы готовили специальные патрули, которые с наступлением темноты должны были подобраться к севшему самолету и постараться вытащить его к французским траншеям. Наступила ночь. Она была облачной и довольно темной. Патруль двинулся вперед, ползя на четвереньках. Солдаты даже дышать боялись, чтобы не привлечь внимания немцев. Наконец они подобрались к «Мессершмитту». В течение нескольких минут они пытались отдышаться, а потом обвязали хвост самолета веревкой. Работать было очень трудно, так как нельзя было зажечь даже спичку. Провозившись целый час, союзники сделали свое дело и поползли назад. Внезапно два немецких прожектора нащупали их. Яркий свет ослепил солдат, они напоминали воришек, застигнутых с поличным. Один из тех самых громкоговорителей проревел так, что было слышно на 10 миль вокруг: «Если вам нужен свет, какого черта вы сразу об этом не сказали?» А затем немцы открыли огонь из пулеметов.

На следующий день французы в отместку обстреляли немецкие окопы из орудий. Весь мир следил за этими играми и повторял: «Что за смешная война!»

Но летчикам было не до смеха. Нам пока везло, но вот одна или две эскадрильи, базировавшиеся в Хэмсвелле, уже пострадали. Мы почти ничего не знали о воздушной войне, и нам приходилось учиться на собственном опыте. Кому-то не везло. Эскадрилья из 12 самолетов была отправлена атаковать 3 немецких эсминца, находившихся возле Гельголанда. Вернулись только 6 самолетов, и летчики рассказали очень странную историю. Выяснилось, что эсминцы не имеют зенитных пулеметов, как предполагалось. Зато на них установлено множество мелкокалиберных автоматических пушек, которые делают атаку одиночного самолета с малой высоты форменным самоубийством, если только его не поддерживают другие самолеты. Оказалось, что эсминец имеет такую маневренность, что без труда уворачивается от одиночного самолета. Также выяснилось, что с немецкими истребителями можно столкнуться даже вдали от берега.